Олег Дивов - Город счастливых роботов (сборник) Страница 22

– Нам не пофиг! – сказали из толпы.

– Выйдет приказ – будет пофиг! А кому не пофиг – свободен! Все равно, по сервисной базе все цитрусы уже обезличены, и назад это не переиграешь. Решение принято. Должны были объявить о новом порядке завтра буквально…

– А если нам этот порядок… – Малахов резанул ладонью по горлу.

– Жалуйся в профсоюз, – посоветовал Кен.

В иных обстоятельствах это было бы очень смешно, но тут народ дружно выругался.

– Мы теперь сами себе профсоюз! – крикнули из толпы. – Профсоюз уволенных «без объяснения»… Привезут сейчас чурбанов…

– Достали вы уже своими чурбанами! – взорвался Кен. – Какая падла?..

– Уж не знаю, какая падла, – сказал полицмейстер, – но эта падла хочет устроить в городе беспорядки. Или конкуренты ваши гадят?

– У меня больше нет конкурентов, – буркнул Кен. – Я уволился.

– Кстати, об увольнении. Вас незаконно удерживали? – деловито спросил полицмейстер и мотнул головой в сторону дирекции.

– Ну… Да.

– Заявление напишете?

– У меня нет времени, – повторил Кен, мотая головой. – У вас тоже. Ни у кого нет времени.

Будто поддерживая его, на поясе у полицая захрюкала рация. Тот прижал наушник пальцем, склонил голову набок, выслушал новость и выдал в ответ такое, что было бы некорректно повторить даже без законов об оскорблении.

– Все-таки едут чурки? – спросил его Малахов.

– Не едут, – сказал Кен. – Поверь мне. Умоляю. Ребята! Включите голову, черт побери! Посмотрите на себя! Вы – особенные люди, вас кем попало не заменишь. Это технически невыполнимо! Вы квалифицированные рабочие, вы прошли специальное обучение. Кого поставить на конвейер вместо вас? Некого! Без вас линия – мертвая! Найти штрейкбрехеров можно только на такой же линии. А ближайший завод компании – где?.. Ну вот и успокойтесь, наконец!

Сказано было, по идее, убедительно, но в данной ситуации тактически неграмотно: вместо того чтобы включить голову, публика склонилась над смартфонами, вычисляя, далеко ли коварным чуркобесам ехать к нам из Европы.

– Не будет чурок! – разорялся попусту Кен. – Их взять негде! Не слушайте никого!

– Чурок не будет, а идиотов – как грязи, – процедил шеф полиции. Он повернулся к Малахову: – Скажите людям, чтобы расходились по-хорошему. Пока я добрый.

– Да с чего вы взяли, что я тут главный?! – Малахов развел руками.

– Потому что тебе больше всех надо!

– Он не главный, – сказал Кен. – Главного нет. Это хорошо. Очень по-русски. Но в этом и проблема.

И тут подъехали мы с Михалычем.

Две трехдверки ядрено-лимонного цвета раздвинули толпу, вызвав на минуту прилив хорошего настроения у всех, кроме полицмейстера.

А вот налепить на бочину надпись «STRIT RASING» я не смог.

Извините, но у меня целых девять баллов за грамотность.

Город у нас официально под сто тысяч населения, реально около девяноста, из них на заводе трудится две с половиной. Вроде бы ерунда, мелочь. Но у каждого из двух с половиной кто-то есть, с кем он живет. Уже пять. Плюс вся инфраструктура, что привязана к заводу, начиная от дилеров и заканчивая гаражными сервисами, где в кого ни плюнь – отставной сборщик квалификации С2. А еще мамы-папы, бабушки-дедушки, и давайте не трогать детей… Я не люблю дутых чисел и всегда считаю по минимуму. И я вам докладываю: набегает минимум двадцать тысяч человек, для которых завод не просто кормилец – он определяет весь образ жизни. Это их общее прошлое, настоящее и будущее. Это то, что связывает их воедино.

Каждого пятого.

Но если не мелочиться, то ведь пиндосского мальчишку с левобережной Улицы Специалистов, где стоят аккуратные, словно игрушечные, американские коттеджи, и малолетнего русского хулигана из кривобокой хрущобы с правого берега тоже связывает завод, хотят они того или нет. Крепко связывает, не расцепиться.

В городе полным-полно всяких производств и бизнесов, начиная со внушительного завода железобетонных изделий и заканчивая крошечной валяльной фабрикой. У нас есть школа экзотического танца и целых три зоомагазина, а еще женское такси и мужской стриптиз. Мы гордимся сквозь слезы худшей в губернии футбольной командой. У нас тут чего только нет.

Но лицо города и его душа – это автозавод.

И если там что-то случается, город встает на уши сразу весь.

У нас многие ругают завод, особенно этим увлекаются на правом берегу (просто от зависти) и на левом (там-то знают, за что ругают). Но готов поспорить: если этот оплот грабительского капитализма, пиндосский гадючник и клоака русского низкопоклонства перед Западом вдруг загорится ярким пламенем, Левобережье и Правобережье в полном составе выстроятся вдоль реки, передавая по цепочке ведра на пожар. Забыв старые распри и детские обиды.

И вот полыхнуло – только, увы, в переносном и самом нехорошем смысле.

И народ сбежался в едином порыве с ведрами плескать в огонь бензин. Потом народ устыдится, конечно. Но потом. И с очень сложными чувствами народ будет коситься на тех немногих, кто не поддался общему детскому энтузиазму, а сразу повел себя по-взрослому и начал тушить пожар.

Их почему-то всегда немного, взрослых.

Когда в гараж позвонила Машка Трушкина, я сначала всего лишь слегка удивился. У меня еще завтрак в животе не остыл на тот момент. Время-то было детское, едва двенадцать.

– Кен у тебя? – спросила она таким тоном, будто Кен обычно лежит у нас на полочке в шкафу с инструментами, завернутый в промасленную тряпочку.

Резковато прозвучало это с утра пораньше. Даже с учетом того, что мы были на «ты», поскольку я в свое время слегка подрисовал красавице ее знаменитый красный цитрус.

Тут я еще вспомнил, что Мария трахается с каким-то высокопоставленным пиндосом, обиделся за Россию и буркнул:

– Разве я сторож Кеннету Маклелланду?

– Идиот! – прорычала Машка. – Кен не отвечает на звонки, а у вас там беспорядки!

– Знаешь, у нас тут все в порядке, – отозвался я машинально.

– Ну действительно! Как я раньше не поняла. Чихать ты хотел на завод, даже если он взбунтовался, и на Кена тоже… Ты у нас герой! У тебя перья из задницы повырастали – ты покрасил цитрус в желтый цвет!

– Стоп! – сказал я. – Ну-ка, объясни по порядку…

– Можешь катать на нем свою пиндосскую сучку! – по инерции ляпнула Машка. – Чего тебе объяснить?

– Расскажи по порядку, что знаешь.

Не знала она, в общем, ничего, просто как-то неадекватно волновалась. Я посоветовал не разводить панику на ровном месте. «Взбунтовался» – сильное для завода слово. Не способен на это наш славный трудовой коллектив. Максимум опять Малахов на табуретку влез. Или Васе-Профсоюзу дали в грызло. Давно пора.

Машка выругалась и отключилась.

Я позлорадствовал немного и взялся за работу. Кену ничего не угрожало, его бы скорее пиндосы отметелили, чем русские. А телефоны свои заводской менеджмент отключал во время совещаний у Впопудакиса. Пускай совещаются. Все равно не поумнеют.

При чем тут «моя пиндосская сучка», я не очень понял и приказал себе не задумываться. В конце концов, Машка не из нашей школы, она вообще с правого берега – мало ли, какие там слухи ходили про Джейн, а девушки бывают удивительно злопамятны…

Когда позвонил кадровик, описал в двух словах положение на заводе и выразил обеспокоенность, у меня был один вопрос: при чем тут я?! Плевать мне на пиндосов. Сами виноваты. Я имею на пиндосов зуб размером и крепостью с «парковочный зуб» в коробке-автомате. Это знает весь город, и это правда на двести процентов. А сейчас мне надо трафарет накладывать, не отвлекайте…

– Ну так почему я тебе и звоню, – сказал кадровик. – Очень хорошо, что ты не любишь пиндосов и все об этом знают.

– И че? – тупо пробормотал я.

– Если бы у меня друзья попали в опасную ситуацию, я бы знал, что делать, – сообщил кадровик вкрадчиво.

Зря он так сказал, потому что я взбесился. Мне лучше знать, где мои друзья и куда они попали. Машка еще с этой «пиндосской сучкой»…

– Да-да, а если бы тут был мой отец! Он бы точно знал, что делать! Слушайте, бросьте вы эти кагэбэшные прихватки… Чего вам надо?

– Михалмихалыч там с тобой?

– Сейчас подъедет.

– У меня к тебе личная просьба. Чисто по-человечески…

– Ответ отрицательный! – сказал я и выключил телефон.

Захотелось нервно закурить. Или немедленно выпить. Курить я не умел и не любил, а пить было нельзя – вдруг придется куда-то ехать. Я просто вышел из гаража, прислонился спиной к стене, подставил лицо холодному осеннему солнцу и закрыл глаза.

Один раз у нас это было с Джейн, в десятом еще классе – целовались до одури, а потом она сказала: нет, не надо, стоп. Это все чересчур серьезно. Ты хороший, Мишка, но нельзя же так серьезно. Ну что ты смотришь? Перестань. Почему мы не можем просто дружить? Вот как я дружу с Михалычем?

Мне трудно дружить с тобой, Женя, сказал я. И Михалычу трудно. Просто у него сила воли железная, а я слабоват, как видишь.