Елена Асеева - Середина. Том 2 Страница 22

— Покажешь Темряй? — все еще взволнованно вопросил Яробор Живко, стараясь заглянуть в очи Бога и придержал за перста Першего, понимая, что собственной грубостью огорчил его и этим стараясь примириться с ним.

— Хорошо, — откликнулся Темряй и медленно поднялся с присядок, испрямив свой мощный стан. Он поравнялся с Першим, и трепетно воззрившись на него, дополнил, — Будет лучше, коли ты возьмешь Ярушку к себе Отец на кресло. И поколь велишь не входить Кали в залу, а то вдруг она решит, что отображение угрожает мальчику.

— Ты чего собираешься его создавать во всех параметрах? — встревожено вопросил Мор и резво пошевелил руками, пристроенными на локотниках кресла, будто проверяя бушующую в них силу.

— Сие только отображение, мой дорогой, — протянул успокоительно Темряй.

Он поднял укутанного в плащ юношу с пуфика и передал его на руки Першего. И поколь последний нежно голубя волосы мальчика направился с ним к своему креслу, легохонько подтолкнул ногой обутой в низкие голубые сапоги пуфик, разрушая его тугую скученность.

Глава девятая

Перший достигнув кресла, медлительно на него воссел и пристроил Яробора Живко к себе на колени. Единожды с тем он положил на грудь мальчика левую длань и перста, точно придержав от движения и волнения. Яробор Живко сообразил и по легкой дрожи в перстах Першего, и по недовольству лица Мора, и по гулкому дыханию Велета, что старший Господь не рад тому, что уступил ему. Впрочем, все это время, как Яроборка узнал о творении Темряя, его особым желанием стало узреть ту самую удивительную халу, которая съела на Палубе не только растительность, животных, но даже почву, потому абы умиротворить Першего, он склонился к его перстам и нежно их облобызал.

— Дорогой мой, — ласково продышал старший Димург, на самом деле озабоченный не тем, что днесь уступил мальчику, сколько тем, что у того вошло в привычку унижать себя… себя, а следовательно и дорогого для него Крушеца.

Темряй промеж того возложил левую руку сверху на свою застежку-череп, где открытый рот свирепого медведя показывал вроде бездонную пасть и малозаметно выдохнул. Прошло может с десяток секунд, как в разинутой пасти зверя пыхнув закрутился по кругу черный дымок, вмале многажды накручивающий свою густоту и частоту движения. Еще немного, и из того дымка стал вылезать, набухая и расширяясь, толстый с покатым навершием росток. Он, точно живое существо плавно изгибаясь собственным телом, медленно спускался вниз, из пасти к полу. И как только его конец коснулся черной глади (враз издав громко-пронзительное пыхтение) макушка ростка оторвалась от пасти, вроде отвалившись от острых, крупных резцов иль клыков, не менее зычно плюхнувшись в чуть клубящееся по полотну пола облачные куски пуфика. Тот дымчатый отросток был в ширину не больше двух сложенных вместе рук Яробор Живко. Но стоило ему полностью соприкоснуться с полом, как он резко возрос, став в обхвате тела, как Темряй, а в длину достигнув метров пяти — шести. Также стремительно он сменил гладкость черного окраса на чешуйчатость зелено-бурого в крапинку и различимо обратился в существо.

Довольно-таки долгое его тело и впрямь походило на змеиное. Но в отличие от последнего имело дюже мощные лапы, которые чем-то походили на утолщенные плавники, поместившиеся в передней части. Сами плавники с легкостью приподнимали переднюю часть корпуса и голову вверх. Постепенно сужающееся к завершию тело, хотя и не имело четких границ, разделяющих голову, туловище и хвост, меж тем явственно обладало покатым горбом на спине, и было сжато с боков. На самом, словно срезанном конце туловища, вернее его хвосте, располагалась круглая воронка обрамленная удлиненно колеблющимися сосочками позадь которых помещались крупные и спиленные под углом зеленовато-желтые, угловатые отростки. Обобщенно и сама розоватая поверхность той воронки была усыпана мельчайшими присосками да острыми зубцами, только не отдельно стоящими, а спаянными в единый ряд.

Хала зримо шевельнулась, и, привстав на лапах-плавниках тягостно качнула округлой головой, медленно развернув ее в сторону сидящего Яробора Живко, вже давно затаившего дыхание. Голова халы слегка приплюснутая имела вельми уродливую морду. Огромный несильно покатый лоб переходил в дюже выступающий двухскладчатый нос, где ноздри располагались на внутренней, легохонько колыхающейся, пластине, а широкая, щель-рот несла на своей поверхности рядья мелких, черных зубов. Здоровущими были удлиненные очи существа, начинающиеся от края носа и завершающиеся подле массивных и таких же крупных заостренных ушей в размере, кажется, не меньше самой морды. Яркие желто-зеленые радужные оболочки, наполняющие глаза, лишь в уголках имели белую склеру, а в самом центре несли неподвижные, точнее даже точечные красные зрачки.

— Ух, ты! Вот это да! — восторженно проронил мальчик.

Он, было, подался вперед, желая коснуться весьма ноне близко расположившейся морды халы, но Перший придержав его, негромко молвил:

— Разрушится, коли коснешься, — тем самым возвращая юношу в исходное состояние.

Нежданно хала ретиво дернула своим телом и раскрыла, как оказалось сложенные на спине повдоль горба крылья, оных обнаружилось сразу по два с обеих сторон туловища. Перепончатые, довольно узкие и единожды длинные крылья, как продолжение бурой кожи были снабжены зримыми тонкими мышцами и жилами, и на своем кончике имели загнутый, черный и весьма крупный коготь. Хала порывчато взметнула всеми четырьмя крыльями разком и подалась вверх, вытянув горизонтально полу свое долгое, извивающееся в полете тело, закружив в своде и касаясь растянутых в нем облаков.

— Вот это да! Вот это зверь! — сызнова восторженно молвил юноша, и теперь настойчиво отстранив руку Першего от груди и скинув с плеч плащ, спустился с его колен на пол.

Мальчик сделал несколько широких шагов вперед, и, остановившись в непосредственной близи от Темряя, вздев голову, воззрился в кружащую в своде халу, своим колыханием придающую висящим там облакам какой-то серебристый тон.

— Рад, что ты оценил его мощь Ярушка, — довольно отозвался Темряй и сам с неподдельным теплом уставился на халу.

— Весьма занимательное творение, — с медлительной расстановкой произнес Перший, оперев локоть об облокотницу кресла и придержав перстами подбородок слегка приподнятой головы. — Как я погляжу, в творение этого хала принимал участие не только ты Темряй, но и похоже еще кто-то… Очевидно, что Словута и тот, каковому поколь запрещено создавать нечто больше Дремы.

Змея в навершие венца Господа дотоль спокойно лежащая, явно встревожено вздела голову с хвоста, и, приоткрыв пасть, выудила оттуда розоватый язык, принявшись его раздвоенным кончиком торопко ощупывать пространство подле себя. Темряй чуть слышно хмыкнув, впрочем, не отозвался Отцу. Судя по всему, ощущая собственную вину пред ним, а может, просто не успев, абы в разговор ворчливо вступил Мор, стремительно прикрывший очи, и, утопивший голову в глубине ослона кресла, точно страшась испепелить возникший пред ним образ: