Андрей Кокоулин - Нея Страница 22

Но опять же не видится взаимосвязи ни с определенным ходом мыслей, ни с отдельно думаемыми словами. Замечательно было бы, если такая взаимосвязь обнаружилась. Но есть ли она? Есть ли?

Виктор вздохнул.

Ладно, будем искать шляпу. Раз говорят, что не брали, то она где-то наверху. Не пополнить ли планшет делом о пропавшей шляпе? У сменщика появятся уже две загадки. Неграш и шляпа. Если, конечно…

Мысль запнулась — в доме горел свет.

Виктор заглянул в кухню и увидел грязный противень, несколько тарелок, дольки пумпыха на столе. В ванной влажно поблескивала стена под душем. Кто-то недавно мылся.

Интересно.

Стараясь не топать, он поднялся по лестнице под крышу.

Никого.

На раскладном столике стояла тарелка с нетронутым остывшим мясом, в высокой кружке, кажется, темнел синтетический чай. На кровати лежала книжка из стопки, оставшейся от предыдущих жильцов. Толстый пластик, клавиши прокрутки. То ли кто-то ожидал его, то ли у него появился претендент на мансарду.

Виктор спустился вниз, снова проверил комнаты, заглядывая в ниши. Ни людей, ни шляпы. Запоздало сообразив, он толкнул дверь на задний двор, но и там никого не оказалось. Сполохи разве что и резкие тени.

— Эй, кто тут? — на всякий случай спросил он, всматриваясь в шевеление травы.

Может, это на Настю что-то нашло, подумалось ему. Или это вообще ее обязанность — уборка и готовка, а я тут гадаю.

Он вернулся в дом.

Разделся до трусов, повесив комбинезон в ванной, посчитал ссадины и желто-коричневые пятна синяков, над поддоном сполоснул руки и шею, минут на пять застыл в коридоре, решив вдруг, что если гость и появится, то сейчас.

Даже пожелал, рад, рад.

Тварь смолчала, опять опрокинув все надуманное. Не мелькнула силуэтом в окне. Не стукнула женским кулачком в пластик. Стой, Рыцев, стой. Глупо смотришься, и этого достаточно. Ожидающий в трусах. Чего ожидающий?

Отмерев, он снова поднялся наверх.

А ведь я сегодня еще не ел, вспомнилось ему. Конфету только.

Мясо на тарелке выглядело аппетитно, поджаристо. Вилка — вот она. Хлеб с сыром. Зарыжевший уже пумпых.

Нет, наверняка это приготовлено ему. Яцеком. Или Верой. Если Верой — вообще замечательно.

Виктор сел на кровать и, помедлив, наколол мясо.

Пять минут животного блаженства. Кажется, он даже урчал. Да, припахивало, да, вязало рот, но если абстрагироваться, вполне сносно. Если же концентрироваться на вкусовых ощущениях, то, конечно…

Ну ее, эту концентрацию.

И чай оказался очень даже не плохим. Оригинального вкуса. Наверное, это было что-то новое. В столице пили класический, давно скомпонованный. Или жали кислый пумпыший сок.

На улице было тихо.

Только трава потрескивала. Если сборщики и вернулись с полей, то крадучись и молча. А ведь им еще ящики отвезти…

Интересно, подумалось Виктору, кто же приготовил?

Или тварь в голове просто приказала кому… Нельзя! Вилка, ломая непрочные зубцы, процарапала бедро. Затылок впечатался в скат. Дернувшаяся нога отправила в короткий полет столик с остатками пищи.

Скат, я рад.

Виктор упал лицом в жесткий прямоугольник книги, что-то в ней сработало, аудиодорожка зашипела в ухо: "Наказание для любого человека определяет несколько важных моментов его существования. Во-первых, оно очерчивает границы этого существования. Во-вторых, оно преобразуется в опыт, в большинстве случаев бесценный. В-третьих, пока есть наказание, пусть даже умозрительное, предполагаемое, у человека есть и возможность самосовершенствования, чтобы его избежать. Онгуцон харкнул кровью. Усвоил? — спросил Тагри. Как занима…"

Виктор повернулся на бок, и запись стихла. Не знаю такой книги, подумалось ему. Не читал. Я живу, я просто живу, и наказание определяет лишь, что я все еще жив. Далее появляются странные, мазохистские нотки: чтобы почувствовать себя живым… Да, чтобы почувствовать себя живым, приходится… Но так рад, рад.

Он сбросил книгу на пол. Затем пяткой, рукой подтянул к себе оставленный на краю планшет. Отдохнули. Будем читать другое.

Отчет Шумнова кроме описания места происшествия и трехдневных неудачных поисков (с коллективным обыском города на третий) содержал на вкладках еще несколько записей с опросами близких и знакомых Тимофея Неграша.

Виктор вывел на экран показания матери, Лепеты О.К.

В коротких строчках вопросы следователя были длиннее, чем ответы Ольги Кимовны. Когда вы видели сына в последний раз? Утром. Его поведение не показалось вам странным? Нет. Он говорил что-нибудь? Нет. Все было как обычно. Вы знаете, чем он занимался на ферме? Знаю. И чем? У него был свой проект. Какой? Скажите, если знаете. Ничего такого. Кажется, он пытался усовершенствовать процесс роста питательной массы. Зачем? Ему было интересно. А откуда он брал закваску? С общего танка. Вы не знаете, были ли у него помощники? Друзья? С кем он особенно общался? Не знаю. Разве что… Вы не особо интересуетесь жизнью сына? Он… он сам по себе.

Виктор задумался.

Получается, ферма была опытная? Или заброшена уже тогда, двадцать семь лет назад? Все остальные расположены восточнее, а тут лишний водовод, лишние насосные мощности. Хотя форматоры еще печатали детали будь здоров, и техника не сыпалась с такой скоростью, как сейчас. И действительно ли Неграш совершенствовал процесс роста? У кого бы спросить?

С другой стороны, Тимофей все равно был подконтролен. Все мы, как один. Что бы он там не изобретал…

А если аллерген? — подумал Виктор. Тот, что напрочь вышиб… Тогда, конечно, потеря, ай-яй, куда-то делся бедный Неграш.

Правда, и для людей… Нет, вряд ли, тем более пропал-то он не на ферме, а не дойдя до нее. Или же у твари реакция заторможенная.

Он снова уткнулся в планшет, возвращаясь к строчкам.

Так, "Разве что…" и лакуна. Пробел. Вытерто. Кем вытерто? Наверное, самим Шумновым. О ком могла сказать Ольга Кимовна? С кем общался Тимофей?

Виктор постучал по экрану ногтем.

Мог это быть кондитер с фамилией на букву "П"? Тогда, наверное, вовсе еще не кондитер, а тридцатилетний парень, скорее всего, бунтарь, несмирившийся, это нынче конфетки и драже, рекомбинатор, закваска, растительные белки и полисахариды из пумпыха…

По первому времени многие пытались воевать с собственной головой, с тем, что шептало оттуда, но все быстро сошло на нет. Впрочем, он же еще воюет.

Виктор создал новый документ-вкладку, озаглавил его: "Отчет следователя Рыцева, тридцатого года от Посадки, месяц… число…"

Он набросал несколько абзацев. Прибыл. Поселился. Скупо описал Кратов. Пустота и безлюдье. И трава. Черкнул пару строк об осмотре места пропажи, один в один списав с Шумновского рапорта. Даже стыдно не было. Все равно ничего нового он написать не сможет. Камни, Провал, кратер.