Анатолий Радов - Студия «Боливар» Страница 22

— Глупостью — буркнул Алекс и быстро поднялся на ноги, захватив рукой банку — Ладно, я пойду.

— Как, уже? — я почувствовал внутри себя стремительно нарастающую неуверенность. Оставаться одному среди одиннадцати совсем незнакомых мне людей не самое приятное развлечение. По крайней мере для меня.

— Мне нужно идти — Алекс положил руку мне на плечо — Ладно тебе, не переживай. Часа через два ты тут будешь родным. У них же одна большая семья. Любят все друг друга.

— В каком смысле? — спросил я. Такое выражение в моём, двадцать первом веке значило не только то, что оно значило раньше, но и кое-что побольше.

— В смысле, в каком смысле? — удивлённо спросил Алекс.

— Ладно, забудь — сказал я, поняв, что вряд ли Алекс, попавший сюда из самого расцвета социализма, имел ввиду что-то нехорошее.

— Иногда ты говоришь странно.

— Мы с тобой из разного времени — сказал я — Ты из двадцатого века, а я уже из двадцать первого. Это всё равно, что из разных миров.

— Эти одиннадцать — Алекс махнул головой, указывая на шалаши — Они тоже из двадцатого, так что тебе придётся подстраиваться. Сам понимаешь, они вряд ли сделают это.

Закончив фразу, он развернулся и зашагал к лесу, а я стоял и смотрел ему в спину. Алекс показался мне вдруг огромным, этаким великаном, наверное из-за того, что я уже привык к нему, как к давнему и опытному поселенцу этого мира, и с его уходом терял надёжную опору. Ведь сам я… сам я ещё был полным новичком здесь, несмотря на то, что научился охотиться на крыс и не бояться луговых червей.

Когда Алекс исчез за деревьями, я одиноко обернулся. Мик продолжал сидеть у шалаша, вяло поигрывая небольшим камнем. Инри, видимо, продолжил прерванный нашим появлением сон. Где Алина я не знал, хотя именно с ней я, наверное, почувствовал бы сейчас себя не таким одиноким.

У ямы, принятой мною за колодец, две женщины разрывали на куски тушку крысы. С одной из них, Марией, я уже пытался поговорить, но наткнулся на стену. Может вторая легче характером? Или лучше поискать Алину?

Но судя по словам ушедшего Алекса, это могло повлечь за собой большие неприятности. И тогда я подошёл к Мику, и присел рядом.

Однако и с ним поговорить не пришлось.

16

Я хотел его порасспросить об Инри, но в этот момент Инри сам вышел из своего шалаша, и расслабленно направился к двухметровому столбу, на котором красовалась «детская» снежинка. В его руках была небольшая чёрная книга.

Мик тут же вскочил на ноги и торопливо, почти бегом, поспешил к нему. Женщины возившиеся с крысой, подняли с земли огромную шкуру, на которой лежали куски тушки и тяжело потащили её к столбу. Наверное, эта шкура была как то скреплена из нескольких небольших, а может и нет. Может быть, это была шкура того самого огромного экземпляра, которого однажды посчастливилось завалить Алексу.

Инри что-то громко крикнул. Из большинства шалашей стали выходить остальные жители деревни. Я увидел дряхлую, в клетчатом сарафане и непонятного цвета, затёртом платке, старуху, со сморщенным, как прошлогодняя свёкла, лицом. Эта та, что попала сюда с банками, понял я и улыбнулся.

Кроме старухи, появилось ещё трое мужчин возраста где-то между тридцатью и сорока, и полная женщина лет пятидесяти, в больших очках, отчего она была похожа на жирную сову. Странно, как она умудрилась уберечь очки, подумал я. Её что, не тягали туда сюда по лугу местные червяки? Хотя, вообщем-то, и у главного очки в нормальном состоянии.

Из самого дальнего шалаша вышла Алина. Так вот, где она живёт. Я не отрываясь смотрел на неё с минуту. А потом перевёл взгляд на Инри.

Он стоял возле столба, и листал книгу, видимо ища нужное место. Женщины положили шкуру под самым столбом и, чуть отойдя, застыли, как две цапли на болоте. Мик уже подбежал к ним, и встал рядом.

Старуха, что-то говоря одному из пока незнакомых мне мужчин, по-идиотски подскакивала с ноги на ногу. Камлает что ли? — пришла в мою голову неожиданная мысль, и тут меня полностью осенило. Да они же готовятся к какому-то ритуалу. Во, шоу, блин.

В это время Инри громко заговорил, но в его голосе не было природной силы. Чувствовалось, что он сильно напрягается. Я перевёл взгляд на зеленоглазую девушку.

Алина встала чуть в сторонке от остальных, и равнодушно смотрела себе под ноги. Трое мужчин стояли почти так же. А неугомонная бабка продолжала скакать, и если бы это было не на самом деле, а, например, на экране телевизора, я бы громко и от души рассмеялся.

Я не был верующим, и все эти ритуалы и мессы меня ничуть не интересовали. Но здесь был чужой монастырь. А в него, как известно со своими уставами лезть, здоровью только хуже. Поэтому, не рискнув подойти, я так и остался сидеть у шалаша Мика, и наблюдал издалека.

Чаще других я останавливал взгляд на Алине.

Девушка не была похожа на глубоко верующую и заинтересованную в действе, чего нельзя было сказать про бабку. Та всё больше впадала в религиозный экстаз, перемешанный с явным старческим маразмом, и подпрыгивала с каждой минутой выше. Наконец, она стала при этом поднимать ещё и вверх руки, и мне пришлось слегка прикусить нижнюю губу, чтобы не заржать. Потому что, похоже это бабкино камланье стало на нехреновое движение из верхнего брэйка.

Чтобы как-то отвлечься от бабки, я стал прислушиваться к словам. Сначала они показались мне монотонной белибердой, но прислушавшись, я стал просекать тему.

Инри говорил довольно стандартные вещи для таких событий. Как-то раз меня уговорами затащили на собрание одной секты. Я не боялся попасть под влияние. Поэтому пошёл. Ради одного только интереса, да и нечем мне было заняться в тот момент.

На том собрании сектанты показывали сценку, которая должна была выражать при помощи аллегорий некоторые глубокие религиозные вещи. Но я ни фига не понял, хотя и с аллегорией до этого сталкивался. Кафку читал. Но там всё, в отличии от Кафки, было как-то мутно.

Тоже самое было и здесь.

— Мы просим его о милости животам нашим, и о данном лесом сполохе надежды дальнейшего бытия нашего, выраженного одним духом, исходящим от него единовременно и навеки — кричал Инри, время от времени оглядывая паству.

Я спокойно сидел возле шалаша, и грустно думал о сигарете. Неплохо бы сейчас сигарету.

— Каждому узревшему благоданье его, да снизойдёт, а не узревшему, тьмы время приходящее в очи набросится, дабы посрамить неверие слепотою, и увековечить боль от отрицания его могущества.

Во, завернул, подумал я, и зевнул.

В это время Инри принялся истошно орать, и все моментально попадали на колени. Одна только Алина медленно опустилась.