Святослав Логинов - Железный век (сборник) Страница 23

А пока, послушный отцовской воле, Иннокентий Жилкин закончил техникум и пришел на завод к прокатному стану — машине весьма и весьма основательной, которая, разумеется, тоже не могла бы существовать без соответствующего фундамента. Себя Иннокентий успокаивал разумными словами о необходимости изучать жизнь не по книгам, а по жизни. К тому же, рабочая биография современному писателю очень даже пригодится. Это прежде, чтобы тебя назвали писателем, нужно было родиться графом, сейчас писателями становятся. И заводская юность будет неплохим фундаментом для будущей биографии.

Трезвые мысли заставили его отложить на время сочинение приключенческих и детективных повестей, неизменным героем которых был сам Иннокентий, только умудренный жизнью и совершенно седой, и начать многотомную эпопею «Прокатный стан». По задумке это сочинение должно было сделать его знаменитым, словно Гладков и Проскурин вместе взятые.

Отец уже давно махнул на непутевого сына рукой и ездил на зимнюю рыбалку один, а мать так даже была довольна, что у сына такое тихое увлечение.

— Другие водку хлещут, — хвалилась она в разговорах с соседками, — а мой, слава Богу, тихий. Глаза вот только портит…

Двухтомный монстр остался недописанным, однако именно он позволил Иннокентию Становому поступить в Литературный институт имени А.М. Горького. Отец, узнав таковую новость, задумчиво произнес: «М-да!..», а мать расплакалась и ушла на кухню, готовить к чаю любимый Кешин кекс.

Так Кеша Жилкин стал писателем Иннокентием Становым.

В институте Иннокентий учился средне, но старательно, понимая, что на одном таланте без серьезной базы великим писателем не станешь. Недаром и Пушкин, и Салтыков-Щедрин кончали не путягу и даже не техникум, а Царскосельский лицей. С товарищами, в полном соответствии с полученной характеристикой, был ровен. Не обижался даже, когда безжалостные сатирики дразнили его Становым-Жилкиным. Понимал, что промахнулся с псевдонимом, но менять его больше не собирался. Придет время, и прославится фамилия Становой В конце концов, гоголь — всего лишь птица водоплавающая, а кто это сейчас вспоминает?

Стараясь подвести под псевдоним солидный фундамент, начинающий писатель Иннокентий Становой за свой счет скатал в Бурятию, объездил окрестности Станового хребта. Результатом была его первая крупная публикация, очерк «У нас на Олекме». Загадочные топонимы «Тында» и «Ерофей Павлович» появились в его речи за год до начала строительства магистрали века, а потом писатель Становой на правах старожила ездил на БАМ много и всегда за казенный счет. И в Союз писателей его приняли на «ура», по первой же книге очерков.

Так начинающий писатель Иннокентий Становой стал писателем известным.

При первой же возможности Иннокентий перебрался в Москву, поскольку именно в этом звуке что-то слилось для его сердца. Усердно посещал все собрания и междусобойчики, на которые был допущен, но в начальство не рвался, понимая, что секретарем Союза ему быть еще не скоро, а вот врагов таким манером нажить можно весьма быстро. Зато, как и многие иные литераторы, он охотно встречался с читателями. Бюро пропаганды платило за одну такую встречу двенадцать рублей пятьдесят копеек. Не Бог весть какие деньги, хотя иные неудачливые коллеги только на них и существовали. Иннокентий Становой ходил на встречи с читателями не ради денег, а утверждаясь в собственных глазах. Казалось бы, жалкая жилконтора, а собрался народ, смотрят, слушают, вопросы задают… Выступление свое известный писатель Становой отработал раз и навсегда. Включало оно краткий рассказ о трудовом пути и воспоминания о Сибири, об Алданском нагорье, Яблоновом и Становом хребтах.

Короче, жизнь удалась, и даже отец, давно вышедший на пенсию, ругал во время доминошных баталий не сына-вертопраха, а всю литературу вообще.

— Пустое это дело, — говорил он, выщелкивая дубль пусто-пусто, — основательности в нем ни на грош! Уж я-то знаю…

И соседи соглашались: кому еще знать, как не Жилкину-старшему? — у него сынок в московских писателях ходит!

Если бы Иннокентий услыхал эти разговоры, он бы снисходительно улыбнулся, но втайне согласился бы с отцом. Ибо знал, что под личиной Иннокентия Станового по-прежнему прячется Кеша Жилкин, мечтающий стать знаменитым писателем Буровым, Грозновым или, в крайнем случае, Борецким. И как в детстве, ночами придумывались истории не о героической прокладке очередного тоннеля, а нечто остросюжетное: будто все против тебя, но ты самый крутой и умеешь такое!.. И милиция явится лишь в последнюю минуту, когда преступники уже будут размазывать по небритым щекам кровь и сопли… И тогда можно повернуться и гордо уйти, потому что тебе не нужно ни денег, ни славы — ничего, кроме чувства выполненного долга.

Когда на страну обрушилась перестройка, Становой, в отличие от некоторых, не потерял ни головы, ни почвы под ногами. Покуда одни пытались жить, словно ничего в стране не происходит, а другие спешно кропали обличительные статьи и скороспелые романы о проклятом социалистическом прошлом, Иннокентий Становой, запершись ото всех, лихорадочно творил. Нутром Иннокентий почуял, что время производственных романов о сталепрокатном и горнопроходческом деле ушло безвозвратно, а на смену идет новая литература.

Лишь в безвозвратном детстве писал Иннокентий так быстро и весело, не затрудняясь конструированием причудливого сюжета, ибо все перипетии были придуманы едва ли не тридцать лет назад. «Карьера Седого» была закончена и вышла в свет как раз в ту минуту, когда читающая публика начала уставать от «белых одежд» и «невозвращенцев» всех мастей.

Иннокентию Становому не пришлось даже подстраиваться под перестройку. Он и прежде не особо врал, и сейчас не слишком заискивал. Только раньше, в угоду цензорам, писал с заглавной буквы существительное «Партия», а теперь, в угоду редакторам, принялся писать таким же манером существительное «Бог». Хотя и прежде, и теперь смеялся над таковыми нюансами и держал дулю в кармане.

За первой книжкой пошла вторая, третья, пятая… У Иннокентия Сергеевича появились деньги, интервью на радио и телевидении, так что на встречи в жилконторах он уже не ходил, тем более, что пенсионерки, собирающиеся на такие мероприятия, если и читали книги, так только великих писателей прошлого, и фамилию очеркиста Станового слышали впервые. Теперь эта фамилия красовалась на каждом лотке и была на слуху у всех.

Случались и неприятности, такие, которых людям, чуждым литературы, и представить никак нельзя. Казалось бы, великая радость — встретить неорганизованного, дикого читателя, не того, что пришел на встречу, а который просто читает твою книгу. Такого читателя Иннокентий впервые встретил в метро. Бугаистого вида парень сидел, выставив в проход ноги в навороченных кроссовках, и читал «Месть Седого» — третью книгу серии, для которой совсем недавно была сделана допечатка. Иннокентий Сергеич случайно глянул через плечо, затем наклонился, чтобы посмотреть на обложку. Да, это была именно «Месть Седого»!