Алессандра Матрисс - Письмо Потомкам Страница 23

Экран ещё раз мигнул, подождал, когда Рионн присоединится ко мне, и… погрузил меня в абсолютно незнакомый мир.

Он был древним. Ещё не существовало гемм, Империи и Ррипов. Это был яркий многокрасочный и пёстрый мир, словно лоскутное одеяло.

Скорее всего, это была любительская сьёмка. Вот молодой Святослав, так сказала Рионн, он и снимает сам себя. Смеется, улыбается. Взъерошенные пшеничные волосы, непривычно-яркие голубые глаза… Бывший глава дома был очень красив в человеческом обличии. Ему на вид около тридцати.

Внизу мелькают слова и фразы на гемми, для того, чтобы мы поняли, о чём идёт речь.

«Привет, я сегодня решил запечатлеть для тебя твой же день рождения! Надеюсь, что эта запись будет тебе дорога… Мы решили сделать сюрприз, и потому не звонили целый день. Надеюсь, ты не в обиде. Тебя ещё нет, но мы ждем с нетерпением. Посмотри, все почти собрались, накрыли стол…»

Посреди небольшой, но приятной комнаты накрыт стол, огромный яркий торт. Наверняка красители и много-много синтетического крема. Он вызывает отвращение.

«Вот, это кто? Ну, смотрите в камеру, вашей жене потом стыдно будет за такое поведение!» – голос молодого аорэ Альяринн за кадром, на экране темноволосый красивый мужчина, лицом стоящий к зрителю. Он пытается открыть заранее бутылку с вином, и потому слишком сосредоточен, чтобы смотреть в камеру.

«Он слишком занят, ну ничего. Потом ему стыдно будет. Эй, помаши рукой!»

В молодом голосе Святослава сквозит обида и грусть. Непонятная для меня.

Тот, которого назвали мужем, пытается запустить в него бутылкой, обзывая неучем, заливисто смеется и просит принести бокалы кого-то. Потом муж смотрит в камеру, голос его дрожит:

«Ты, наверное, обиделась, что я утром молчал и пил кофе. Знала бы ты, с какой тоской я смотрел на тебя и еле сдерживался, чтобы не нарушить нашей маленькой тайны!»

Святослав мелькает в кадре и весело добавляет:

«Детей мы, конечно же, отправили к бабушке. Нечего им смотреть, как взрослые тёти и дяди будут веселиться и вести себя, как маленькие»

В кадре появляются фотографии двух девочек, одна кажется постарше, темноволосая, похожа на того, кого назвали мужем. Вторая, светленькая и улыбчивая, машет руками. У её ног огромный медведь. Девочки маленькие, как Ума и Тамара.

Затем камера перемещается и будущий шерн Альяринн представляет каждого, красивые и разные люди читают поздравления, смеются и шутят. Имя именинницы каждый раз отзывается шумом, его невозможно разобрать из-за непонятных помех. Наверняка Святослав затер его так, чтобы невозможно было даже по артикуляции разобрать по слогам. Но зачем?

Раздается звонок. Все несутся к двери, с фонариками и шарами. Яркие улыбчивые люди. Их так много… Тридцать или больше… Может, мне кажется, что много.

Слезами наполняются глаза, сами по себе превращаются в два бездонных озера. Мне почему-то страшно. Внутри что-то надрывно стонет и начинает кровоточить…

Интуиция меня не подвела.

Камера слегка наклонилась, Святослав протискивался вперед, прося пропустить гениального режиссёра. И как только входная дверь открывается, мир сходит с ума.

Не знаю, что натворил шерн Альяринн с записью, столь древней. Но у меня сложилось ощущение, что пропустил её сквозь себя. Наложил на неё свои воспоминания, эмоции и боль.

Всё начинает замедляться, звучит мелодия… Шары лопаются, бокалы падают из рук.

На лицах у всех замерло непонимание.

«Мы думаем, её похитил тот парень, которого она лечила… От раздвоения личности, кажется»

На пороге не именинница, на пороге люди в какой-то ритуальной сине-зеленой одежде… Пришли из милиции. Так поясняет мне эмоция Святослава.

«Видели, как он затащил её в машину…»

Тот, красивый темноволосый мужчина, в шоке оседает на пол, заливая пол и себя дорогим вином, размазывая по полу красные дорожки. Он в ужасе смотрит и не верит, правду ли ему говорят или это злая шутка его жены, в отместку на утреннее молчание.

Все смотрят друг на друга, у кого-то начинается истерика.

Адское шапито.

Камера валится на бок, Альяринн бежит к мужчине, пытается приподнять его.

Запись обрывается.

Еле перевожу дух. Смотрю на руки – я их исцарапала. Дурная привычка делать себе неосознанно гадости.

– Что это, Рионн?

– Это последний день рождения Святейшей. Именно тогда она и пропала. А это её друзья, муж и дети на фотографиях… Аорэ снимал, не зная, что это будет началом нашей истории. Через три года она вернётся в мир нечеловеком и изменит всё.

Минут пять мы молчим. Вернее, молчу я, пытаясь перебороть в себе ощущения. Рионн это сделала давно.

– Мне тоже первый раз было больно… Видеть этих людей, знать, чем они дорожили. Аорэ рассказывал, что хотел сохранить эту запись для Неё, показать однажды. Но она всё не шла. Она лишь дважды посетила Шим’Таа за всё это время. Иногда Святослав рассказывал, что она общалась с ним по крови, приходила часто во снах… Она всегда была очень печальна, плакала, словно маленькая девочка.

– Но… я всегда думала, что Святослав не знал её до встречи… Все говорили, что даже он не знал её в лицо.

– Нет, он был давним её другом, которому она могла довериться. Но даже он не помнил её лица. Каждый раз, уходя, она забирала с собой все воспоминания.

– А к тебе она приходила?

Рионн покачала головой и уткнулась в колени подбородком.

– Мне она не являлась. Она уже триста лет никому не являлась. Даже людям… После той африканской резни она скрылась в небытие, обеспечив безопасность своим детям. Это было ее платой за что-то – покинуть нас, – пробормотала Рионн. – Но мне становится страшно, Уль… Улианна. Мне становится действительно страшно. Я слишком еще мала в мире гемм, чтобы отстоять честь Святейшей. Я занимаю место отца в Совете, я выполняю волю Старейшин. Наш дом – Первый Оплот, но я не могу быть такой сильной всегда…

Она робко протянула ко мне руки, приобняла. Я же сидела бездушной статуей. Во мне бушевали океаны, заливая своей мутной водой. Впервые, за все это время, проведенное среди гемм, мне было столь отвратительно и больно. Сознание моё билось в агонии, я прокручивала у себя в памяти лица древних. Лица детей, лишённых матери. Лицо супруга, лишенного жены…

– В последний раз, посещая Империю, я тоже впервые почувствовала собственный ужас. – Видя мою реакцию, рассказывает Рионн. – Я чувствовала, словно гиены они окружают поверженного льва, готовясь к пиршеству. Я читала такое сравнение… Люди наливаются уверенностью, что Святейшей больше нет, и им ничего не грозит. – Госпожа свернулась калачиком около.