Артем Абрамов - Место покоя Моего Страница 24

Как-то он сказал о том Майклу Дэнису, Главному инспектору Службы.

– Давайте перебросим его к нам, - засмеялся Дэнис.

– Невозможно, - ответил Петр, удивляясь легкости предложения Инспектора. Он нужен там.

– Когда-то он станет ненужным...

– Извините, Главный, - сказал Петр, - разве вы не знаете о его конце?

– А что там было? - Дэнис не утруждал себя знанием исторических подробностей многочисленных проектов Службы.

– Ему отсекли голову. До сих пор существует в христианстве печальный праздник - День усекновения главы Иоанна Предтечи...

– Вот как? - Дэнис нимало не удивился. Он вообще не любил удивляться. Удивление, считал, - помеха действию, тормоз, нет на него времени. - Жаль, жаль... Тогда вас пока по-прежнему останется пятнадцать, увы.

И все. И весь разговор. А Петру идти шаг в шаг за самым лучшим из когда-либо бывших у него учеников, мучиться полным неведением того, что варится в его голове, какие планы вынашиваются, какие решения зреют, и жалеть, что все остальные были там - в двадцать втором веке, а этот, лучший, - навсегда останется в первом.

Иногда Петру казалось, что Иоанн догадывается о своей судьбе. Он гнал от себя эту мысль: она больно напоминала о холодной бесчувственности его, Петра, уникальной профессии... Извечная человеческая самозащита: этого не может быть, потому что...

Потому что - и точка.

Кстати, о какой рукописи проговорился Иоанн? Он что, начал что-то писать? Бог мой, как интересно! Надо бы спросить, так ведь не захочет - не скажет. А непросчитанное действие ведомого в проекте может - и бывало так! - повлиять на конечный результат. И тут Петр - со всеми его хвалеными талантами - не успеет, не вмешается, не исправит, что там еще с "не" начинается...

Их увидели.

Толпа - человек сто, сто с лишним на первый взгляд - оживилась, издалека слышно - зашумела. Сидевшие, лежавшие поднялись, подались навстречу, замахали руками.

Петр разобрал слова, вернее, слово, скандируемое: мессия, мессия... Иоанн приветственно поднял руки, как марафонец, победно промчавшийся по дистанции, так и шел к людям - с поднятыми руками. Даже не шел - бежал почти. И Петр за ним, как никому не известный и абсолютно ненужный попутчик. Забавно: он легко поймал ровную глухую ревность, текущую из толпы. Ревность имела горький вкус йода, не морской воды, на нем настоянной, а чистый, медицинский, малоприятный вкус. Чувство было понятным: почему кто-то лучше остальных, почему избран? Иоанн словно тоже поймал это чувство, почти побежал вперед, напрочь забыв о Петре, оставив его позади. И вкус йода мало-помалу стал исчезать.

Из толпы навстречу выступил белобородый старец в белых, уже не слишком чистых одеждах.

– Мы заждались тебя, Раввуни...

Странно, но Петр ощутил, как где-то глубоко в груди неприятно кольнуло. Тоже ревность? Смешно. И никакого йода.

– Сколько раз я повторял вам, люди, чтобы вы не называли меня Учителем. Иоанн шел сквозь толпу, легко касаясь ладонями голов, лиц, рук. - Сколько раз я повторял вам, что Учитель грядет к нам и приход Его будет неожиданным, но скорым, я чувствую, чувствую Его шаги. Я лишь предтеча Учителя, я очищаю души ваши в воде на покаяние, но идущий следом сильнее меня...

Петр прекрасно понимал, давным-давно убедился, что слова евангелистов, вложенные ими в уста персонажей Святой Истории, не суть точны, куда как условны. Они - литература, не более того. Но, помня наизусть все тексты Нового Завета, он невольно оценил почти точную цитату из Матфея, произнесенную сейчас Иоанном: "Я крещу вас в воде в покаяние, но Идущий за мною сильнее меня..." так запомнил Петр русский перевод. И отметил тут же: Иоанн не произнес - не захотел? не подумал? в голову не пришло? - финала цитаты: "...я недостоин понести обувь его".

К чему он ведет? Что за свою игру затеял?

Петр всерьез начинал опасаться. Месяц он не видел ученика - тот здорово изменился, внутренне изменился. Впрочем, бессмысленное добавление: никаких внешних проявлений чувств Иоанн себе давно не позволял.

В лучах не по-январски теплого солнца Иоанн и вправду выглядел больше чем просто Предтечей. Высокий, вровень с Петром, а у того законные метр восемьдесят восемь, широкоплечий, бронзоволицый и бронзовотелый, несмотря на январь солнце днем в горах хорошо поджаривает, мускулистый, скорее даже накачанный тяжелая работа в обители действует на мускулатуру не хуже силовых тренажеров, когда-то темноволосый, а сейчас - посветлевшие длинные волосы, тоже светлая борода, узкое точеное, как из камня, лицо, ярко-голубые, взлетевшие к вискам глаза. И яростная - почти на крике! - речь.

– Я очищаю вас в воде, а Он будет очищать вас духом и огнем, ибо вслед за водой всегда приходит огонь, который сжигает наши сердца верой в Бога и ненавистью к врагам Его. И только сильные духом выдержат силу этого огня. Знайте: Он соберет пшеницу Свою в житницу Свою, а пустую солому уничтожит огонь, который Он зажжет в ваших душах...

Петр впервые слушал проповедь Иоанна, одновременно восхищался и недоумевал. Восхищался великолепной лексикой, яростным темпом, идущей изнутри силой убеждения, чеканной простотой формулировок, истинно библейской простотой. И одновременно недоумевал: откуда Иоанн взял эти библейские формулировки. Ну не прочел же он Евангелие от Матфея, чушь, чушь!.. Или все же они, эти канонические формулировки, не были сочинены евангелистами, но были услышаны ими?..

И поневоле - в Службе осудили бы его за намеренную провокацию ведомого, вырвалось у Петра, как у одного из толпы:

– Почему ты говоришь, что несущий дух и огонь идет следом за тобой? Если это так, то ты - первый, ты...

Иоанн медленно-медленно - словно рапидом снятый эпизод - повернул к Петру лицо. Солнце висело точно над его головой, золотом подсвечивая волосы, а лицо было в тени, почти не видно лица. Может быть, так и возникла у иконописцев идея нимба, машинально и отстранение подумал Петр.

– Зачем ты спросил меня об этом, книжник? - Иоанн, прервав проповедь, обращался к Петру, но никто не возроптал, все слушали, сочтя это естественным продолжением проповеди, говоря современно Петру - этаким ораторским ходом. - Не тебе о том судить, потому что вижу: ты знаешь больше, чем спрашиваешь. Тогда зачем спрашивать? Тебе ведомо тайное, книжник, ты пришел проверить меня. Но я умею прочесть твои мысли, а ты мои - нет. И я скажу тебе то, что должен сказать, что ты - и, быть может, люди, пришедшие в долину Ярдена, чтобы очистить с себя грехи земные и посвятить души Богу единому, - что ты и они хотите услышать от меня, от всего лишь Предтечи. Да, я не ошибся, несущий дух и огонь идет следом за мной, но он есть Муж, который давно стал впереди меня, потому что Он был прежде меня. Я удовлетворил тебя, книжник?