Виктор Гончаров - Под солнцем тропиков. День Ромэна Страница 24

До 10–11 лет, как правило, дети находились под присмотром женщин. За это время среди игр они учились собирать корни, плоды, топливо, ловить мелких животных и пр., а девочки, кроме того, строить шалаши, плести корзины и справлять другие лагерные работы. С 10-11-летнего возраста мальчиков подвергали испытанию с целью выявить их мужество и зрелость для перевода в следующую возрастную группу. Петька был свидетелем одного такого испытания и даже совершенно неожиданно для себя и для других подвергся ему сам.

На заре поднялся галдеж. Привыкшие с юных лет перекликаться через громадные пространства, дикари обладали великолепными голосовыми средствами. Они пользовались ими при каждом удобном случае, и очень часто их речь во время возбуждения, страха, уныния или другого сильного переживания переходила в пение. Но красоты и благозвучия в их голосах, к сожалению, не чувствовалось, они брали силой и своеобразной резкостью тембра. От первой же волны диких звуков Петька проснулся; он думал, что в лагере происходит кровопролитная битва. От второй волны — лениво открыл глаза Бамбар-биу. Ложе Дой-ны давно остыло.

— Не хочешь ли стрелять? — насмешливо спросил Бамбар-биу, увидев в руках пионера оружие.

Затратив на одеванье ровно две секунды (Петька теперь ходил в одних трусах и с револьвером через плечо), они выползли из шалаша.

Яркое солнце громадной тарелкой сверкало над эвкалиптами, но в воздухе еще реяла прохлада, сохранившаяся от ночи. Лагерь был пуст. Галдеж шел оттуда, где за низкорослой стеной шипоносных акаций лежала площадка для общих собраний. Выделялись женские голоса, особенно старавшиеся.

Бамбар-биу пустил локти в ход и пробился через плотную толпу мужчин, женщин и детей к центру зрелища. Петьке, следовавшему за ним по пятам, он кинул многозначительное: «Посвящение первой ступени».

Один за одним в затылок стояло десять мальчиков в Петькином возрасте. Мужчины брали первого в очереди и под неистовые крики всех «пау-пау-пау-а-а!» подбрасывали его высоко вверх несколько раз подряд. Когда он летел вниз, его ловко подхватывали на руки подле самой земли. Все посвящаемые смеялись или старались смеяться.

В отдалении с группой старейшин молчаливо сидели балия Инта-тир-кака, окни-рабат Бейяр-вонже и алатунья Илимми. В руках, забрызганных кровью, балия держал каменное долото и такой же молоток. Мальчик, не выказавший страха во время подбрасывания, переходил в их руки. Окни-рабат зажимал ему голову, алатунья скручивал руки, а чародей своими инструментами быстро вышибал у него один из зубов верхней челюсти. Прошедшие посвящение с бледными улыбками собирались в одну группу, поплевывая кровью. Из пятнадцати мальчуганов только двое разревелись, попав к чародею. Посмеявшись над ними, им не стали делать операцию.

Окни-рабат откашлялся, взволновал морщинами лоб и собирался обратиться к новопосвященным с речью, когда Бамбар-биу, крикнув что-то, толкнул пионера в толпу мужчин. Все произошло так внезапно, что Петька пришел в себя лишь после того, как его несколько раз под громкое «пау-пау-а» взбросили к солнцу. Против первой части посвящения он не имел ничего, вторая же ему абсолютно не нравилась — главным образом потому, что совершал ее голенастый и злой чародей.

— Он вгонит мне долото в рот и скажет, что нечаянно, — поделился Петька своими мыслями с белым гигантом.

Тот захохотал и дословно перевел его фразу на австралийский язык. Нахмурились: окни-рабат, пина-пинару и все старейшины, балия заскрежетал зубами и завизжал поросенком. Но, очевидно, заявление белокожего приняли во внимание: орудия посвящения из рук чародея перешли к пина-пинару.

Сказал Бамбар-биу Петьке:

— Гордись. Тебе сам пина-пинару и алатунья, первый человек в общине, будет делать операцию… Какой зуб тебе выбить… так, чтобы без вреда?

— Вот этот, — показал практичный Петька на верхний резец, который имел дупло и давно мучил его невыносимыми болями.

Пина-пинару наставил долото, стукнул, и пионер чуть не подавился собственным зубом.

Зуб у него отобрали и вместе с остальными завернули в волокна пальмы.

— Будут храниться в священной пещере, — пояснил Бамбар-биу, — пещеру я тебе как-нибудь покажу… хотя мне, как непосвященному, запрещено туда входить…

Окни-рабат откашлялся вторично, вторично взбороздил лоб складками и наконец произнес свою речь, обращаясь к новопосвященным. Бамбар-биу переводил слово в слово:

— Юноши… Вы теперь не дети, а юноши. Вы мужественно перенесли посвящение. Ни один гнусный крик не вырвался у вас, ни одна жалкая слеза не упала. С этих пор вы не будете играть с женщинами и детьми, вы не будете помещаться в их шалашах, а будете жить с неженатыми мужчинами в их становище.

До сих пор вы ходили с женщинами на поиски за маленькими животными и растительной пищей. Теперь вы станете сопровождать мужчин в их охоте за крупной дичью… Теперь мужайте, набирайтесь храбрости и силы, приучайтесь повиноваться старшим, чтобы достойно и мужественно встретить посвящение в тайны общины и затем — страшную пробу огнем…

5. Балия Инта-тир-кака священнодействует

Ночью, когда все спали, приходили таинственные вестники и возбужденно шептались с Белым Удавом в его шалаше. На Петьку не обращали внимания — или думали, что он спит, или (если не спит) все равно ничего не понимает. Но Петька не спал, это — во-первых, и, во-вторых, если не все, то кое-что улавливал из длинных переговоров. За неделю своего пребывания среди дикарей он твердо усвоил несколько десятков слов из их звучного языка.

Упоминались часто слова: «бамбар эратипа», бамбар — белый, эратипа — малыш. Упоминалось еще что-то вроде «белый человек» и «прилетевший на крыльях». Крыльев, как известно, у ялика Веры не было, но Петька считал это образным выражением туземца и, не сомневаясь, принимал, что разговор всегда шел о Вере. Упоминалось еще много других слов, которых пионеру, как он ни старался, до утра сохранить в памяти не удавалось, а без переводчика Дой-ны он не понимал их. Маленький Дой-на лежал раненый в отдельном шалаше-больнице, и Петька каждый день проводи с ним несколько часов.

Вестники исчезали так же бесшумно, как и появлялись, никогда не дожидаясь рассвета. Никто в лагере не знал об их присутствии, чему способствовало одинокое положение шалаша Бамбара-биу на самом краю становища и отсутствие собак, столь многочисленных в других лагерях: своих собак Ковровые Змеи съели во время зимней голодовки. Если бы случайно кто пронюхал об этих ночных визитах, Бамбар-биу получил бы крупную взбучку: на территорию одной общины никто, даже из родственной ей общины, без разрешения старейшин не имел права вступать.