Александр Соколов - Эпоха покаяния Страница 25

Отец разделся, уселся, скрестив ноги, ближе к центру. Сидящие в круге старейшины стали ритмично раскачиваться. Удары в бубен следовали один за другим. Ему вторили нестройные хриплые голоса. Один из старейшин бросил в воду белый порошок, который растворился без следа. Немного погодя он бросил туда очередной раскалённый камень. Бьющий в бубен старейшина ускорил темп. Отец закрыл глаза, полной грудью вдыхая пар.

Мальчик облизал внезапно пересохшие губы, прильнул к отверстию. Ритуальное пение становилось всё громче, удары бубна — всё чаще. И вдруг отец заговорил о том, что зима будет очень холодной, звери уйдут на юг, а реки промёрзнут намного глубже, чем обычно.

Впоследствии Аюн помнил, что на ту зиму было заготовлено намного больше дров и завялено намного больше рыбы, чем обычно. И эта предусмотрительность, как оказалось, спасла множество жизней. Мальчик никому не говорил о том, что видел. Он знал, что за эту выходку его бы серьёзно наказали.

То детское приключение внезапно всплыло в памяти. Юноша решил во что бы то ни стало попробовать ввести себя в транс. Ну, хотя бы попытаться. Без бубна и без ритуального пения. И без таинственного порошка.

Аюн подогнул под себя ноги, закрыл глаза, максимально сосредоточился. Он не знал, что нужно делать. Просто мысленно сконцентрировал сознание на этом месте. Он хотел видеть эту парилку в прошлом. Хотел знать, кто тут был до них.

Время шло, но ничего не происходило. Ляховский, уже порядочно пропарившийся, взглянул на юношу, который застыл в одной позе, словно статуя. Пришелец прищурил один глаз, после чего плеснул водой на каменку, желая в душе, чтобы юноша первым сбежал охлаждаться в озеро. Но тот не пошевелил и пальцем. Лишь глубоко вдохнул горячий пар. Ляховскому стало невыносимо жарко. Тело послало тревожные импульсы в головной мозг, сигнализируя о перегреве. «Да к чёрту, пусть сидит» — подумал Дмитрий, слезая с полки. Толкнув дверь, он в последний раз оглянулся затуманившимся взором и внезапно увидел, что Аюн обмяк, сильно накренился вперёд, рискуя упасть.

— Ах ты, дурак! Ты что наделал? — прокричал Ляховский.

Он поспешно схватил бадейку, подчерпнул воды и, размахнувшись как следует, выплеснул на юношу. Тот встрепенулся, слетел с лавки, выполз наружу, скользнул в ледяную озёрную воду. Спустя мгновение юноша вынырнул, вскарабкался на помостки, отжал волосы и сказал, глядя в пустоту:

— Я видел их…

— Кого «их», глупец?

— Не кричи. Тех, кто был тут до нас. Я видел, как они сидели там. Смеялись, разговаривали. Потом что-то пили. Пускали дым изо рта и носа.

Ляховский поражённо замолчал. Кажется, он начал догадываться, что произошло. Но это казалось невероятным, невозможным, ненаучным в конце концов.

— Как они выглядели? — наконец, выдавил из себя Дмитрий.

— Все пожилые. Маленького роста, белокожие, с большими волосатыми животами, дряхлыми телами и лысыми головами.

— Похоже на правду, — прошептал Ляховский. — Хорошо, давай уже вымоемся и пойдём отдыхать. Жаль, веников нет, а то я бы тебя проучил.

Они как следует намылили мочалки, надраили ими себя до блеска, вылили несколько ушатов воды, смывая грязь, копоть, пот, кровь и слои ороговевшей кожи.

Отдышавшись, остыв и отдохнув, путешественники оделись, вышли на мостки, последний раз взглянули на дремлющее озеро. Оно безмолвно попрощалось с двумя людьми, застыло в вечном ожидании. Люди стали подниматься по ступеням, которые были вырезаны в скальном массиве и вели наверх. Вскоре лестница закончилась широкой дверью, открыв которую, друзья попали в большую комнату. Ляховский нащупал выключатель, нажал кнопку.

— Ну нифига себе! Номер-люкс по высшему разряду! Ещё раз кланяюсь тебе в ножки, неизвестный Крез. О, а вот, кажется, и он, собственной персоной. Помоги-ка убрать эти старые кости.

На огромной кровати лежал скелет. Аюн и Ляховский завернули его в покрывало, завязали узлом и бесцеремонно выкинули за дверь. В темноте послышался громкий плюх.

— Покойся с миром, старый пердун, — почему-то с ненавистью процедил Дмитрий. — А мы, уж извини, без твоего присутствия воспользуемся гостеприимством. Так, что тут у нас… Ого! Да ты мажор!

Ляховский взял в руку пульт. Нажал кнопку. Вся противоположная стена загорелась, превратилась в зеленеющий лес. Комната наполнилась птичьим пением, журчанием ручья, шелестом листвы. В лицо подул ветер, настоянный ароматом трав.

— Ты хотел знать, что такое море? На вот, полюбуйся!

Лес сменился бесконечной гладью синей воды, простирающейся до самого горизонта. Ритмичными волнами она набегала на ровный пляж из ослепительно белого песка, разбивалась, возвращалась назад. В комнате повис запах соли и водорослей.

Картинка вновь поменялась. Теперь это были непонятные строения. Их было много. Очень много. Всяких разных: длинных, коротких, маленьких и невероятно высоких. Здания отделялись друг от друга серыми широкими полосами. Послышался громкий звук клаксона. Потом ещё один. Серая полоса заполнилась чадящими коробками. Аюн заткнул нос от невыносимой вони. Запах был знаком: то чудовище, на котором они мчались в ночи, изрыгало точно такой же дым.

Дмитрий сунул юноше в руку пульт. Показал, какую кнопку нужно нажимать. Сказал, что, мол, на, развлекайся. А сам приблизился к столу, на котором лежала рукопись. Листы пожелтели от времени, хотя были запаяны в прозрачный пластик. Он уселся на стул, углубился в чтение.

Через два часа пришелец громко выругался, схватил рукопись и запустил её в стенку. Потом встал, нервно подошёл к стойке, на которой располагались прозрачные и не очень бутылки, в которых плескалась жидкость. Трясущейся рукой он наполнил стакан до краёв, залпом выпил, закашлялся, ещё раз выругался, со всей силы бросил его. Стакан звонко разлетелся на тысячу осколков. Ляховский сжал в руке другой стакан, торопливо наполнил, тоже залпом выпил. При этом было слышно, как стучат зубы о стекло. Немного погодя налил третий, опорожнил и, наконец, заорал:

— Да нахрен мне нужны твои мемуары! Я не за этим сюда пришёл! Скажи, что произошло? Почему??? Ааа, чёрт бы тебя побрал вместе с твоим барахлом!

Пустая бутылка, закрутившись в воздухе, впечаталась в стену. Стекло брызнуло в разные стороны. Ляховский перечислил всех известных ему демонов, схватил другую. Аюн не выдержал:

— Что ты ищешь? Скажи уже!

— Что ищу? — темп речи Дмитрия замедлился, он стал пошатываться. — Информацию я ищу. Тебе какое дело?

— Побойся Бога… Не пей больше. Я чувствую яд.

Зря юноша это сказал. Пришелец взорвался:

— Бога? Какого? Вот этого?

Он запустил руку под одежду, вытащил предмет и сунул под нос Аюну. Парень разглядел человека с терновым венцом, который был распят на кресте. Из ладоней и лодыжек у него торчали гвозди.

— Иногда я его ненавижу. Вот как сейчас. И знаешь почему? Потому что он мог предотвратить то, что произошло. Понимаешь? Мог, но ничего не сделал.

Силач сдёрнул с шеи цепочку, запулил в угол и уже был готов зарыдать, но парень помешал ему.

— Отдай. Ты теряешь себя!

Аюн потянулся к бутылке, которую держал качающийся на ногах Ляховский. Полуобернувшись, пришелец наотмашь ударил юношу по лицу. Аюн кубарем улетел в угол, всхлипнул, вытер разбитый нос ладонью.

Ляховский быстро приблизился. Юноша вжался в угол, закрыл голову руками. Удара не последовало.

— Больше никогда не смей так делать! — пьяно выговорил Дмитрий, рыгнув и утеревшись рукавом. — Так вот, раз уж ты заговорил о Боге, хорошо, давай побеседуем. Вот тебе моё мнение.

Пришелец отошёл, сел на кровать, осмотрел комнату дурным взглядом.

— Бога боится только тот, кто в него верит, — сказал он, тщательно выговаривая слова. — Человек без веры превращается в чудовище. Для него нет запретов, нет ничего святого, нет ориентиров и ценностей. Всё можно: убивай, насилуй, грабь, жги. Вырезай хоть целые народы ради какой-то своей цели. Наказания не будет. Черти не будут жарить его душу в аду на сковородке. Он просто сдохнет от старости или болезни, и черви съедят его тело. Но, пока он жив, о, он должен успеть всё. А вера мешает, сковывает по рукам и ногам. Эта цепочка, этот крестик превращаются в кандалы. Тогда начинается эпоха безбожия. Эпоха гонений, когда разрушаются храмы, убиваются священнослужители. Всё это преподносится под соусом борьбы угнетённых с угнетателями. Ещё хуже, когда вера искажается, и люди фанатично убивают с именем Бога на устах, искренне надеясь, что за это им уготовано место в Раю.

По щеке Дмитрия поползла слеза. Он даже не заметил её. Слеза застряла в щетине, заискрилась под искусственным светом.

— Потом, спустя время, наступает эпоха покаяния. Тогда храмы возрождаются, под их сводами слышится пение. Люди надевают кресты, молятся и уже не считают их кандалами. Казалось бы, вот она, гармония. Что-то убыло, что-то прибыло. Но это опасное заблуждение. Иногда можно наломать таких дров, что исправлять будет уже нечего. Можно только выяснить причины и раскаяться. Да пошло оно всё!