Евгений Филенко - Шествие динозавров Страница 26

"Покушение... - внезапно высветилось неоновыми буквами с пятиэтажный дом каждая в моих затуманенных мозгах. - Императора хотят убить... заманить в ловушку... принести в жертву Йогелджу... я должен спасти императора... а уж потом пускай бог заберет меня к себе..."

Я настиг Солнцеликого в его неудержимом стремлении к слиянию с божеством... ухватил за пятку... император отбрыкнулся, не оборачиваясь... я держал цепко, обеими руками... он тащил меня за собой, норовя достать свободной ногой по голове... потом, в момент просветления, осознал, в чем состоит препятствие к вольному, ничем нестесненному движению вперед... обернулся, рыча сгреб меня за волосы, опрокинул, подмял... я тут же очутился сверху и натянул ему капюшон на перекошенную волчью морду, зажал щелкающую пасть, узлом передавил хрипящую глотку...

Факельщики, сдирая с себя ненужные балахоны, прыгали в бурлящую воду, и она из черной вдруг делалась красной, и радуга над алтарем тоже расцвечивалась в кровавые оттенки.

Трепещущие руки наконец отпустились от каменного зуба и бесшумно втянулись в кровавую купель. Зовущий взгляд бога померк, ушел в глубину, растворился там без следа.

Визжали трубы, рокотал барабан, но человеческие голоса стихли. Никакая, даже самая луженая глотка такого ора не выдержала бы. Да и крикунов на берегу поубавилось. Те, кем повелитель вод пренебрег, разочарованно выползали из озера и ложились пластом, не имея сил распрямиться. И только Дзеолл

Гуадз вертелся между медных блюд и невнятно вскрикивал. Потом упал и затих.

Я слез с императора, стянул с него капюшон. Луолруйгюнр мигал влажными розовыми глазами, ничего не соображая. С трудом, опираясь на мою руку, сел. Светоносный лик его был расчерчен вдоль и поперек.

- Безногий принял жертву? - спросил император задушенным голосом.

- Он взял многих, - ответил я фистулой, не сразу сообразив, о ком идет речь.

- Это хорошо, - пробормотал Луолруйгюнр. - Значит, Безногий позволит наконец моим кораблям достичь берегов Ольэо, и у нас снова, как и пятьдесят лет назад, появятся черные рабы.

"И всего-то? - подумал я со злостью. - Стоило кормить этого глубинного гада человечиной из-за пустяка! Спросил бы меня, я бы позволил то же самое, а главное - безо всяких жертв..."

Разумеется, никаким покушением здесь и не пахло. Просто нужно было задобрить бога, и его задобрили. Йогелдж оказался покладистым и не слишком привередливым - ограничился несколькими особо рьяными плясунами, что подвернулись ему под горячее щупальце. Знать бы только, что это за очередная тупиковая ветвь, что за реликтовый монстр обосновался в священном озерке. И, по всему видать, давно поселился, коли успел войти и в культы, и в мифологию...

И еще одно.

В который уже раз я убедился в том, что наиболее дремучие предрассудки и наиболее бредовые верования зигган имели под собой реальную почву. И не только имели, но и каждодневно подпитывались этой невероятной реальностью. Всякие там вургры, вауу, ни на что не похожие божества... Надо признать, все это во мне восторга отнюдь не возбуждало.

Хотел бы я предугадать, какой из зигганских мифов на моих глазах обретет плоть в следующий раз!

19

...моего мучителя зовут Апостол, и у него нетривиальная мания преследования. Он донимает меня, требуя, чтобы я дал ему в морду. Он не отстает от меня ни на шаг и на каждом шагу пытается подловить меня, вывести из равновесия и принудить к рукоприкладству. Словно ему невдомек, какое душевное усилие необходимо, чтобы ударить человека в лицо. Даже распоследнего подонка, даже смертельного твоего оскорбителя. Только тем он и занят, чтобы прикинуться распоследним подонком или смертельно - по его мнению - меня оскорбить. Начал он с ерунды: подставил мне ножку. А когда я прямо спросил его, в чем дело, плюнул мне на кроссовку. У него белесые, почти прозрачные глаза, которые ровным счетом ничего и никогда не выражают. Кажется, будто он смотрит сквозь тебя. Обычный его наряд грубые клетчатые штаны, заправленные в сапоги, и тонкий свитер на голое тело. Голова круглая, как глобус, - наверное, из-за короткой, почти нулевой стрижки. Иной раз мне чудится, что мы с ним одного роду-времени. Спросить об этом в лоб не решаюсь - не принято, да и нет особенного желания вообще разговаривать с этим засранцем. Что ему от меня нужно? Может быть, пожаловаться Ратмиру, чтобы он как-нибудь развел нас?

- Послушай, мне сейчас не до тебя. Дай мне пройти...

- Не нравится? А ты пройди _с_к_в_о_з_ь_ меня.

- Тебе охота со мной подраться? Этого все равно не будет.

- Слабак ты, а не Змиулан. Дешевка...

- Кажется, я тебя ничем не оскорбил.

- Ну и говно.

- Знаешь что?..

- Ну, ну, возникни! Мужик ты или баба с довеском?

Я осторожно переступаю через его расставленные поперек узкого коридорчика копыта и топаю по своим делам. Словно оплеванный. Апостол идет следом и вполголоса поливает меня. Как назло, в коридоре, кроме нас, никого. Этот подонок нагоняет меня и хватает за плечо:

- Ну, ты, траханый ишак!

- Оставьте меня в покое, - цежу я сквозь зубы, от ненависти переходя на "вы".

- Мне твоя интеллигентская морда надоела! Пас-с-куда, я бы таких давил, как гнид... - его плевок сползает по моей брючине.

- Оставьте меня в покое, - твержу я, как заклинание.

Я напуган и озлоблен одновременно. Господи, хоть бы кто-нибудь появился в этом проклятом коридоре! Прижав меня к стенке, Апостол негромко, не спеша, изливает на меня всю свою маниакальную ненависть. Самое нежное из произнесенных им слов - "пидор". Зажмурившись, я делаю отчаянную попытку вырваться.

- Нет, погоди, козел! - Апостол вытаскивает из заднего кармана штанов пачку фотографий и тычет мне под нос. - Погляди-ка сюда, долбаная овца. Здесь тебя все держат за говно, и _т_а_м_ за то же держали...

У меня нет иного выбора, как присмотреться.

Ноги мои подламываются, я прилипаю к холодной стене, будто кусок теста, сейчас из меня можно лепить что угодно. На первой же фотографии я вижу Маришку. Она стоит на берегу какого-то озера, совсем голая, в обнимку с парнем в полосатых плавках, в котором я узнаю Апостола. Оба выглядят крайне удовлетворенными. Стало быть, он действительно из моего времени. Гаденыш...

Я роняю фотографии себе под ноги. Мне хочется плакать. Это больнее всех его плевков.

- Ты сейчас их поднимешь, - произносит он с наслаждением. - Ты мне каждую соринку с них слижешь поганым своим языком.

Я молчу. Кажется, по моим щекам и впрямь текут слезы. Сквозь пелену я вижу ребенка, который возникает в дальнем конце коридора и, деловито намахивая ручонками, топает к нам. На вид ему года четыре, как и моему Ваське. Нашему с Маришкой Ваське...

Мой мучитель с бешенством глядит на приближающегося ребенка.