Евгений Филенко - Шествие динозавров Страница 27

Я молчу. Кажется, по моим щекам и впрямь текут слезы. Сквозь пелену я вижу ребенка, который возникает в дальнем конце коридора и, деловито намахивая ручонками, топает к нам. На вид ему года четыре, как и моему Ваське. Нашему с Маришкой Ваське...

Мой мучитель с бешенством глядит на приближающегося ребенка.

- А ну, дергай отсюда! - рычит он.

Это на самом деле Васька. При виде меня круглая рожица в пятнах зеленки расплывается в улыбке, что делает его похожим на веселого лягушонка из мультяшек. Откуда он здесь взялся? Зачем? Ниспослан Богом ко мне на помощь?..

- Ублюдок! - хрипит Апостол, отпускает меня и отводит ногу для удара.

Я видел его на занятиях по боевым искусствам. Это зверь, убийца.

Мне нужно уберечь моего Ваську от этого палача. Поэтому я опережаю его. В конце концов, я посещал те же самые занятия... Апостол опрокидывается на устланный ворсистой дорожкой пол, кое-как, через пень-колоду сгруппировавшись. И я опять валю его прежде, чем он успевает распрямиться.

- Стоп!

Меня хватают за руку, занесенную для самого последнего удара. Это Ратмир.

- Хорошо, Славик, хорошо. Ты сделал все как надо, молодец... - он успокаивает меня, гладит по плечу, и напряжение мышц понемногу спадает, сменяясь нервической дрожью, кровавая пелена перед глазами расступается.

- Васька, - бормочу я неповинующимися губами. - Где он?..

- Его не было. И ничего не было, - Ратмир поднимает одну из фотографий - я стискиваю зубы, готовясь еще раз снести эту муку. Но там ничего нет, чистая белая бумага. - Наведенная галлюцинация. Фантоматика.

- Стало быть, Маришка и этот... мне привиделись?

- Какая Маришка? - Ратмир морщит лоб, трудно соображая. Явно прикидывается. - Жена, что ли, твоя? Ах вот, стало быть, что тебе досталось...

Апостол садится, приваливается к стенке, крутит головой. Лицо его, перечеркнутое широкой ссадиной от первого моего удара, непроницаемо, но сквозь эту маску явственно проступает глубокое удовлетворение.

- Один барьер мы ему порушили, - урчит он себе под нос. - Добрый будет бодикипер. Правильно, что меня под него подложили, иной бы не уберегся, иного бы он в говно втоптал... Но на детках он ломается. За пацаненочка глотку порвет. Здесь его слабинка, могут подловить. Запомни это, Ратмир.

- Барьер? - повторяю я. - Что еще за барьер?

- Обыкновенный, - поясняет Ратмир. - Психологический. Ты не мог ударить человека. А там, на месте, ты обязан делать это не задумываясь. Безо всяких там рефлексий. Имеет место морда - значит, нужно в нее дать. Это твоя работа, Славик. Ты превозмог самого себя - дальше будет проще...

- Барьер?! - я уже хриплю от злости. - Работа?! В жопу эту вашу работу, кудесники хреновы!

И ухожу, не оглядываясь. Подальше от них - куда глаза глядят. В парк, в кафе, в бассейн. К черту на рога. И при этом каждую секунду ощущаю их сволочную правоту: я и вправду стал другим. Не от них я сейчас ухожу - от себя...

20

Я шел через рыночную площадь, и низкорослые зигган при моем появлении делались еще ниже, невольно ссыхались, горбились, норовили исчезнуть. "Нагнали мы на них страху", - подумал я равнодушно. Поравнявшись с лотком чеканщика, нагнулся, подбросил на ладони кованый гребень с изображением сражающихся скорпионов-уэггдов. "Взять бы Маришке! Да только позволят ли мне эту контрабанду..." Таких гребней у нас не делали. Промышленность штамповала пластмассовые расчески, которые что потерять, что выкинуть не жаль. Этому же товару место лишь в музее. Но ни один музей мира не мог на такое рассчитывать... Я поднял глаза, намереваясь спросить цену. В радиусе тридцати шагов площадь как вымело. Образовался вакуум. Хотя за пределами незримо очерченного круга рыночная жизнь, несуразная и непонятная, продолжалась. Забыв обо мне, возможно - не принимая во внимание, торговцы козами затеяли натуральный обмен с торговцами человеческим товаром. Немолодой, но мускулистый, сильный еще раб шел за две дойных козы. Хозяин раба настаивал и на козлятах, но пока без особого успеха. Другой работорговец предлагал, кажется, молодую рабыню в обмен на козу. С ним даже не разговаривали. А рабыня была хороша. Нагая, белокожая, с распущенными вороными волосами, она сидела на корточках рядом с мохнатыми пегими козами и безучастно водила пальцем по дорожной пыли. Двуногое животное... На другом конце площади лупили только что пойманного вора. Избиваемый молчал. Везде свои правила: вор принимал муку, ограбленный отводил душу. Чего зря шуметь?.. Зато с восточного края рынка неслись дикие вопли. Там казнили и пытали. По пролетарской логике мне полагалось обнажить меч и поспешить на выручку угнетенным. Я даже не шевелился. Продолжал себе любоваться искусством чеканки и клясть себя в равной мере как за чистоплюйство, мешавшее внаглую забрать изделие и уйти, так и за опрометчивое решение явиться сюда открыто. "Сам виноват. Если дьявол собрался в люди, пусть упрячет рога. В следующий раз одену плащ с капюшоном..." Я с сожалением бросил гребень на лоток.

В гончарне было чисто прибрано и вкусно пахло свежими лепешками. Меня здесь ждали. К моему приходу готовились.

Оанууг сидела в дальнем, темном углу лавки, смиренно сложив руки на коленях, сияя глазищами. Вургр угнездился на скамье напротив оконной щели. Умытый, умащенный дешевыми благовониями, с расчесанной надвое бородой, в новой, наверняка ворованной, серой рубахе. И не подумаешь про него, что душегуб.

- Не приставал? - строго спросил я девушку, указуя на него рукояткой меча.

Оанууг энергично помотала головой.

- А то у меня с ним долгого разговору не будет, - сказал я, проходя на почетное место гостя.

- Ниллган, - с пренебрежением промолвил вургр. - Не понимаешь. Пусть я и украшен "поцелуем вауу", но в остальном человек. Зачем мне чужая вещь?

- А это? - я потянулся и зацепил пальцем его обновку.

- Торговцы что рабы, - ответил он высокомерно. - А я все же брат императора.

- На тебе не написано.

- Ниллган, - повторил вургр. - Почему люди видят, что ты ниллган? Почему они видят, что я брат императора?

- Откуда мне знать... - пробурчал я.

Вургр передернул плечами в знак презрения и отвернулся. При этом вся его поза выражала скрытое нетерпение. Тогда я извлек из-под плаща плоскую флягу литра на четыре и выдернул затычку. Светский лоск слетел с этого раздолбая в единый миг. Теперь он стал похож на вдрызг пропившегося Кирюху, которому Бог поутру послал чекушку... Не спрашивайте меня, где я наполнил флягу до краев.

- Дай, - сказал вургр, алчно сглатывая слюну.

- Может быть, назовешь свое имя? - спросил я, придерживая сосуд. - А то как-то неловко. Давно знакомы...

- Не имеет смысла, - пробормотал он. - Как зовут кукол из рыночного вертепа? Юламэм и Аганну-Дедль. Так и мы: ты - ниллган, я - вургр. Чем плохо... Позволь мне уйти. До вечера, а?