Евгений Филенко - Шествие динозавров Страница 28

- Иди, - позволил я. - Латникам глаза не мозоль. И не вздумай удрать. Во второй раз не помилую.

- Я буду осторожен, - пообещал он. - Есть тут у меня местечко...

Прижимая к груди флягу, он засеменил прочь. Оанууг молчала, едва заметно улыбаясь.

- Тебе страшно с ним? - спросил я виновато. Она снова замотала головой. - Страшно, еще бы... Скоро я уведу его отсюда. Кажется, я нашел ему убежище.

- Он не виноват, - сказала девушка тихонько. - Это проклятие злых богов. Человек - игрушка в их руках.

- Это я уже слышал. Про глиняных кукол. Не слишком достойно человека быть куклой.

- Достойно, - возразила она, заливаясь краской стыда от необходимости прекословить. - Человеком должны управлять. Другие люди, умнее. Иначе он становится зверем. Зверь подчиняется только желудку и детородному органу. Над ним нет высшей воли.

- Кто же управляет теми, которые умнее? Боги?

- Боги, - кивнула Оанууг.

- А если это злые боги?... - я кивнул на пустую скамью.

- Злые боги не управляют. Они могут проклясть. Проклятие отвращает высшую волю добрых богов. Поэтому вургр подобен зверю, когда над ним нет высшей воли. Им движет голод. Сытый вургр - не вургр. Человек.

- Винтики единого прекрасного механизма, - сказал я. - Движущегося к светлому будущему.

- Не понимаю. Что такое "винтик"? Что такое "механизм"?

- Это по-нашему. По-ниллгански. Про человека и высшую волю.

- Ты странный ниллган, - сказала Оанууг.

- На каждом углу об этом слышу... Чем же я тебе-то странен?

Девушка закрыла глаза. Чуть запрокинула голову, произнесла негромко:

Когда переступает Он порог,

Его шаги предупреждает страх.

Трепещет пламя в очаге моем

И прячет лепестки свои в золу,

А злые духи убегают в ночь,

Которой не настал покуда срок.

Паук пустую подбирает сеть

И оставляет дом мой навсегда

Хозяином ему здесь не бывать.

Вооружен двумя мечами Он,

И первый меч Ему точила смерть,

Которой все уплачено сполна.

Когда его надломится клинок,

Злодеи небу жертву принесут.

А я давно надежды не храню,

Что меч иной вдруг будет обнажен...

- Ты сочинила это сама? - спросил я.

- Сама, - сказала Оанууг. - Кто сделает это за меня?

- Это надо сохранить. Ну, там, записать... Ты можешь забыть.

Девушка мотнула головой.

- Я не забуду. А забуду - невелика потеря. Это никому не нужно. Пусть уйдет со мной в Землю Теней.

- Но мне нравится! - запротестовал я.

- Тогда сочиню новое... Ты приходишь сюда, - продолжала она. - Не убиваешь вургра, а пытаешься спасти в нем человека. Охраняешь меня. Зачем?

Я и сам этого не знал. Много ли пользы было в моей нелепой, бессмысленной заботе о двух неприкаянных из числа трех миллионов им подобных? Я здесь - проездом. Временщик... То есть, с прагматических позиций все вполне объяснимо: должен же я как-то разнообразить источники информации об этом мире. В котором, надо признаться, до сей поры ни хрена не понимал. Вургр принадлежал к императорской фамилии, он многое мог мне разъяснить - если бы удалось окончательно вызвать его доверие. Что же касается Оанууг... Она сочиняла стихи. Не Бог весть какие, и круг тем однообразный. Но эта затурканная полурабыня-полуживотное, которой уготована участь машины для производства детей, все же чувствовала то, что навсегда было сокрыто от меня. Она была лучше, возвышенней меня. Я так не умел. Как ни прискорбно, я не могу сознавать себя интеллигентом. Это не зависит от образования... К тому же, она чем-то напоминала мне Нунку, если бы содрать с той нанесенные тысячелетиями пласты окультуренности. Ее волосы хотелось перебирать пальцами. Ее кожи хотелось касаться. От нее пахло чистым, теплым женским телом... Но! Когда не станет меня, опустеет фляга, затеряется басма с охранным знаком - что станется с ними? Хорошо, если кто-то из рыночных торговцев подберет девушку и уведет в свой дом рожать детей. Хорошо, если вургр, обезумев от голода, слепо напорется на ночной дозор и кончит свою жизнь под мечами. Это для них обоих будет хорошо. А все остальное - плохо. Потому что для начала вургр может вернуться в эту лавку - по удержавшимся в затуманенных мозгах клочкам памяти - и загрызть Оанууг... Не хотелось мне загадывать наперед. И пора было бы уже поразмыслить, как всего этого избежать.

- Над каждым из нас - своя высшая воля, - сказал я уклончиво.

- И она велит тебе посещать меня? - осторожно спросила Оанууг.

Я кивнул.

- Почему же ты смеешься над моим предназначением?

- Вовсе нет! - воскликнул я. - Всякое предназначение священно. Не хватало еще, чтобы я чем-то оскорбил тебя. Да с чего ты это взяла?!

- Но ведь я - женщина, - промолвила она удивленно. - А ты ведешь себя так, словно я - человек. Мое предназначение не в этом... Быть может, ты, ниллган, не знаешь, как обращаться с женщиной?

- Я бы так не утверждал...

Не отрывая от меня горящих морской синевой глаз, она медленно распустила тесемки своего наряда. Грубая ткань сползла по ее смуглым бедрам на землю.

- Не смейся больше надо мной, - стыдливо сказала Оанууг, дочь гончара.

21

...падаю в лифте сквозь бессчетные этажи "Саратова-12". Где, на каком из них покидаю кабину - не ведомо. По указателям нахожу платформу магнара. Вокруг ни души. Это мне на руку. Без единого звука из темноты туннеля выныривает акулий нос ярко освещенного изнутри вагона. С шорохом распахиваются створки дверей, зазывают, заманивают. Одолев некоторое борение чувства с долгом, переступаю заботливо скругленный порожек.

Я - беглец. Возможно, меня ищут, Не исключено, что с собаками. За все время не видел тут ни одной собаки. Вымерли, заодно с крысами?.. Я удрал из лаборатории. Наплевал на очередной сеанс гипнопедии. Пропустил семинары. Наклал три кучи вонючи на их дела.

В вагоне тоже никого. Заботливый голос негромко объявляет остановки. Как в старом добром метро. Куда я еду? Зачем? И что я могу сделать в этом мире один... Бунтовщик из меня - как из рыбы летчик. Я не в состоянии раздобыть себе даже куска хлеба, тем более с маслом. Я даже не знаю, кого взять за лацканы и потребовать, чтобы меня вернули домой.

Кусая губы от унижения, выхожу на неведомой станции с диковинным названием "Архетип". Бреду по безлюдному перрону, следуя светящимся стрелкам, на которых монотонно повторяется это совершенно неуместное здесь слово.

И лбом упираюсь в бронированную стену.

От пола до потолка, из конца в конец, в мощных, рассчитанных на динозавра заклепках. Бестолково шарю по ней в поисках защелки. Какая, к черту, защелка? У них и замков-то отродясь не было...

Случайно натыкаюсь на запертое окошко. Как на наших контрольно-пропускных пунктах. Стучусь. Ни малейшей реакции. Понемногу меня начинает пробирать озноб. Мне здесь не нравится. То есть, мне вообще не нравится в моем будущем, ничегошеньки я в нем не понимаю, но перед этим нелепым железным занавесом мне делается попросту жутко. Бью кулаком в оконную створку. Она с лязгом откидывается.