Геннадий Прашкевич - Русский струльдбруг (сборник) Страница 26

Я думал, что Айболит на этом сломается, но он держался. Даже взял со стола тетрадь:

– Ваша?

– Рад, что она нашлась.

– Почему вы сделали героем игры известного русского профессора?

– Считайте, случайно. Геймерам это все равно.

– Но вы взяли очень известного спеца!

А почему нет? Профессор Одинец-Левкин. Сержант мучительно искал нужный подход. Он остро чувствовал свою уязвимость. Правильный берег всегда там, куда стремятся многие. Гегемон правит. Главное, прибиться к правильному берегу. В голове сержанта внутренних дел все смешалось. Гегемон – руководитель гегемонии. Как подобает правильному гегемону, сержант Дронов варился со всеми в одном котле. Гегемония – преобладание, руководство. Теперь я видел, что этот сисадмин по вызову боится Кору. Он мечтал вытащить ее на правильный берег, довести до какого-то правильного, но известного только ему пункта (не обязательно географического), но при этом он боялся Кору.

Зато ты, слышал я мысли Коры, всегда будешь один.

Это она думала обо мне. Без жалости и снисхождения.

Мы страдаем, думала она. Нам плохо, но мы вместе. А ты всегда один, слизняк, сволочь, – это она так думала обо мне. – Валяешься на диване и не видишь, как мир рушится. Кора знала много разных ругательств. Ты всегда будешь один! – безмолвно орала она на меня. – Тебя не существует! Ты – мразь, подонок, ты тень жалкая. Ты – отражение в мутном зеркале. Она жгла меня своей непонятной ненавистью, а Айболит вглядывался в меня и счастливо разевал свой щербатый флопик.

– Зачем ты ездишь в аэропорт?

– Там неплохой бар.

– В городе есть бары получше.

– В аэропорту толкутся люди из разных городов.

– Что с того? Надеешься, что однажды тебя опознают?

Ах, Рио-Рита… Пожалуй, стоит построить саунд-трек на этом посадобле. Или фокстроте, мне без разницы.

– Как звали профессора Одинца-Левкина?

– Дмитрий Иванович.

– Ты знал его?

Похоже, мы подружились.

– Как я мог его знать?

– А что этому мешало?

– Ну, хотя бы то, что он родился в одна тысяча восемьсот восемьдесят первом году.

– А ты?

– Не знаю.

– Так не бывает, – сказал Айболит.

Я пожал плечами:

– А что вас, собственно, интересует?

– Все! – быстро сказал сержант.

Наверное, ему показалось, что я готов сдаться.

– Привычки. Странности. Слабости.

– Я не так много знаю.

– Вот и расскажи.

– Странности? – попытался я припомнить. – Ну, скажем, профессор Одинец-Левкин никому не подавал руки. Я расспрашивал людей, которые его знали. Это странность? Вы знали об этом? – сержант явно не знал. – Дмитрий Иванович находил рукопожатие исключительно негигиеничной привычкой. Многие вспоминают об этом. Летом и зимой он ходил в одном и том же плаще, только зимой поддевал вязаный свитер. Хорошо знал музыку. Владел тремя языками. Переписывался с Рерихом, – невыразительные глаза сержанта заметались. Рерих. Кто это? Он даже не стал оглядываться на Кору, понимал, что она не подскажет. – Еще Дмитрий Иванович считал, что все в мире подчинено единому ритму. Это странность? Движение светил, смена дня и ночи, кровообращение человека и животных, орбиты электронов, течения рек, северные сияния – профессор Одинец-Левкин все объединял в единую систему. Он не принимал ничего выбивающегося из его представлений. Например, не терпел обоев с рисунками. Если других не было, наклеивал их рисунком к стене, а наружную сторону покрывал краской золотисто-оранжевого цвета. В тридцатые годы он официально добился организации экспедиции в Шамбалу, но с полпути вернулся в Советскую Россию.

– Почему?

– Не хватило средств.

– Что случилось с профессором при возвращении?

– Как это что? – засмеялся я и посмотрел на Кору. – Его арестовали. Помните анекдот про ангела-хранителя?

– Церковный анекдот? – подозрительно уставился на меня сержант.

– «Что ты все суетишься, – укорил ангел-хранитель своего хозяина. – Бери пример с доцента Хрипунова». – «Но доцент Хрипунов в тюрьме!» – «Ну и что? Его уже дважды отпускали за примерное поведение».

– Не понимаю, – Айболит покосился на Кору.

У него бак потек. У него гуси в голове кричали.

– «Есть два вида полковников, – раскрыл он мою тетрадь. – Одних зовут товарищ полковник, других – эй, полковник!» – Наверное, ему хотелось запутать меня. – Что вы хотели этим сказать? – оказывается, мы с ним снова перешли на вы.

– Я еще один анекдот вспомнил.

Он промолчал, и я принял это за согласие.

– «В связи с обострившейся экономической ситуацией, – говорит представитель США представителю банановой республики, – мы настоятельно просим вас вернуть государственный долг в размере трехсот двадцати миллиардов долларов. Учитывая тяжелое положение вашей страны, мы не настаиваем на накопившихся процентах, но основную сумму будьте добры предоставить в течение месяца». – «Да никаких проблем! Мы и в неделю уложимся. Миллиардные купюры нового образца вас устроят?»

– Что вы хотите этим сказать? – помрачнел сержант.

– Только то, что ничего определенного я вообще не знаю, – признался я. – О чем бы вы меня ни спросили, мои ответы будут строиться исключительно на догадках, на слухах, на книгах, может, на каких-то архивных документах. Вести такой разговор – все равно что играть в чужой песочнице.

– «По последним научным представлениям, Земля – это кристалл, имеющий форму додекаэдра, вложенного в косаэдр. Наиболее близкой к Земле моделью является футбольный мяч, покрышка которого состоит из пятиугольников. По осям такого кристалла должны концентрироваться полезные ископаемые, наблюдаться различные геофизические аномалии; может, здесь прячется разгадка расположения древних цивилизаций и тому подобное. Наконец, раз наша Земля – пентасистема, она должна быть «живой» в своем масштабе времени».

Закончив цитату, сержант посмотрел на меня с непонятным презрением:

– Из какой книги выписана такая сложная фраза?

– А она сложная?

– Вы этого не находите?

– Меня она в тупик не ставит.

Сержант покачал головой. Он уже не надеялся на помощь Коры.

Подставила. Так он думал. Подставила, сучка. И, открыв тетрадь на нужном месте, осторожно провел пальцем по неровным язычкам отрыва.

– Хотите поторговаться?

Я удивился:

– А что на кону?

– Ваше настоящее имя.

– А что вы хотите взамен?

– Всего лишь честные ответы.

– Всего-то? – еще больше удивился я. – Ну так спрашивайте.