Александр Сивинских - Зверь с той стороны Страница 26

И дядя Тёма подкинул газку.

Замелькали дома и трактора, стоящие под окнами домов. Собаки, спящие в тени тракторов. Грязные, поджарые почти до стройности и очень жизнерадостные поросята, бегающие мимо спящих собак взапуски друг с другом и с мотоциклом дяди Тёмы. Долгомерные брёвна, лежащие вдоль дороги, и козы, ошкуривающие брёвна зубами. Неуместно выглядящий телефон-автомат под ярким пластиковым козырьком, приколоченный к серой стене перекошенного сенного сарая, помнящего, должно быть, падение Римской империи. Сельскохозяйственные навесные орудия — красные, воинственно растопырившие блестящие серпы, спицы и лемеха. Длинные поленницы, крытые от непогоды толем и поленницы, аккуратно сложенные на манер эскимосских иглу и не крытые ничем. Пыль стала столбом, волочилась за «Ижом» пышным объёмистым шлейфом. У Кости клацали зубы и от встречного ветра слезились глаза. Ящик под задницей громыхал железом, щедро поддавал Косте углами. Клеёнка давно куда-то подевалась. Дядя Тёма жестко, почти кирпично улыбался из-под усов, не разжимая губ, и походил на жокея или скорее, кавалергарда; на гусара, мчащегося косить, бить, расчленять, давить конскими копытами врага в бешеной атакующей лаве таких же бесшабашных рубак.

Эх, вольная воля, русский простор! Эх, быстрая езда, которую кто же у нас не любит?! Эх, дороги! И дураки, разумеется, тоже. Эх…

Второй раз они остановились, когда Косте уже решительно стало казаться, что он давно умер, по-видимому, ещё в автобусе. Выпал через распахнувшуюся на ходу заднюю дверь, которую забыли закрепить на болты, убился… — а всё, произошедшее с ним после — самое настоящее чистилище. Или, быть может, даже вовсе ад. Ну а дядя Тёма — стало быть, бес, приставленный к Косте на первых порах. Оттого и изгаляется. Работа у него такая…

Костя скосил глаза — виден ли бесовский хвост? Пола дяди Тёминой штормовки лежала на сиденье, вздувшись пузырем, под которым вполне поместился бы хвост размера коровьего и даже более.

— Гляди, Константэн, Марьин утёс! — сквозь треск адского мотора провозгласил тем временем дядя Тёма. — Смотрел старое кино "Тени исчезают в полдень"? Помнишь, там белобандиты и подкулачники большевичку со скалы сбросили? Во, это она и есть, та скала! Ух, красотища!

Костя посмотрел.

Марьин утёс походил на избитый всеми штормами нос титанического каменного ледокола ушедших цивилизаций, погрузившегося некогда в океанические глубины. Занесённый миллионнолетними донными отложениями, а сейчас, спустя эпохи, частично вынырнувший — уже из земли, поскольку океан давно отступил, — ледокол так и не сумел выбраться на поверхность целиком. Наклонно уходящая в склон горы палуба поросла тёмными елями, без которых тут никуда, а на месте форштевня из последних сил цеплялась корнями за камень кривоватая берёзка. Под утёсом струилась речушка, стояли яркие палатки любителей отдыха на лоне природы. Кто-то удил рыбку.

Дядя Тёма, зычным голосом превосходя шум мотора, рассказывал историю каменной достопримечательности — с легендарной древности и до новейших времен. Он был горд ею так, словно сам её воздвиг. Даже тем, что кроме киношных большевичек с утеса падали и настоящие, живые люди.

Костя бездумно кивал, согласный с чем угодно, уже даже не пытаясь улыбаться. Когда, пардон, попа болит, словно сплошная рана, а впереди котлы с кипящей смолой, не до улыбок, знаете ли. Что вы говорите! Революционерку сбросили? Ай-яй-яй, беда какая! В набежавшую, то есть волну… Ужас, ужас! Фобос, так сказать, и Деймос. Так ведь Ад, товарищи большевики и большевички, чего вы хотели? Думали, ежели в него не верить, так его и не станет — так, что ли?…

— Безусловно. Именно так они и думали, — подтвердил дядя Тёма.

Ой, ужаснулся Костя, так я что же, вслух?…

— И знаешь, были по-своему правы, — продолжал греметь дядя Тёма. — Ежели Рай, Ад и сопутствующие метаформации являются предметами религиозно-духовной культуры, то в тонком мире, связанном с обществом атеистов, они постепенно стали разрушаться.

— Рай и Ад? — спросил Костя.

— Конечно. Понимаешь, почему?

— Нет, — признался Костя. — А почему?

— Ну, это же просто! Душа в России была объявлена категорией материальной. Совокупностью электрических сигналов мозга. То бишь категорией исключительно земной. Даже приземлённой. Большевистская наука поставила знак равенства между нею и сознанием. Народ же российский, получивший наконец вожделенное образование — в основной массе именно атеистические и материалистическое образование, — электрической теории свято поверил… — дядя Тёма осёкся. — …Ну, ежели позволено мне будет применить слово «свято» в таком вот контексте. Поверил, практически свершив тем самым массовое самоубийство. Которое, как известно, Душу у человека демонтирует напрочь.

— Как это — самоубийство? — спросил Костя.

— А так. Если человек агрессивно убеждает себя и окружающих, что души у него вовсе нету, ей рано или поздно приходит конец. Мучительный. Она ж нежная, только на вере и держится. И что получилось в итоге? Горняя высь и Преисподняя остались без поступления свежего материала, свежей идеальной энергии, поддерживающей их существование. И если Эдем ещё пополнялся кое-какими святыми да светлыми, особенно — страдающими за веру, то Тартару пришлось совсем туго. Грешники, основной полуфабрикат, в него больше не верили. "Ад? — восклицали они. — Ха-ха-ха! Да вы шутить изволите. Черви и тление, товарищи, и более ничего!" Иностранные Души российское Запределье питать, разумеется, не могли. Веры разные, культуры разные, менталитеты. Эгрегоры, если хотите — разные. Железный занавес жив и за чертой земного бытия.

— Границы в Раю? — спросил Костя. — Похоже на кощунство.

— Кощунство? — нацелил на него палец дядя Тёма. — Отнюдь нет! Печальный факт. Тебя, Константэн, насторожило, что я называю зарубежных христиан иноверцами? Тем не менее, это так. Нужно ли пояснять, что католическое и тем паче протестантское христианство — религии, к православию никакого отношения много столетий уже не имеющие? Ислам я нарочно оставляю за скобками нашего сегодняшнего анализа. Возможно, он держался чуть крепче, но коммунисты изрядно пошатнули и его. Итак, перед нами открывается картина адской трагедии. Преисподняя ветшает, грешники поступают с перебоями, в рядах бесов депрессия и уныние. Стало быть, дабы не зачахнуть, дьявольской вотчине вкупе с её нечистыми рогато-копытными, воняющими серой гегемонами оставался единственный выход. Самый простой. Просочиться в наш мир. Овеществиться. Когда гора не идёт к Магомету… И Магомет, простите, Иблис — пришёл. Чего это ему стоило, трудно представить. Дорогого стоило, как мне думается. Но он, как известно, от веку был настойчив и последователен в своих решениях и не привык считаться с трудностями. "Грянет буря, мы поспорим и поборемся мы с ней!" Поспорил. Поборолся. Превозмог. И пришёл. И, похоже, прижился настолько, что изгнать его теперь восвояси — в магмы Преисподней — очень и оч-чень проблематично. Да и кто возьмётся?… Кто поверит?…