Александр Сивинских - Зверь с той стороны Страница 25

— Да. Довольно неудобно, — смущённо признался Костя.

Дядя Тёма подумал немного, а потом решительно вытащил из коляски (из бокового прицепа, — вспомнил наконец Костя технически безукоризненное наименование) сиденье, оставив только спинку. Сдвинул на его место ящик с инструментами, покрыл сверху рулоном клеёнки и предложил:

— Ну-ка, пробуй.

— Вроде лучше, — не совсем уверенно сказал Костя, надеясь, что его двусмысленные обертоны обратят жесткое дяди Тёмино сердце в сторону смягчения.

— Ну, раз получше, значит поехали!

…Дорога впрямь оказалась никудышной. Кроме бокового наклона, она имела также множество ухабов и огромных луж в затенённых местах, окружённых густой грязью, похожей на пластилин. Кое-где торчали из дороги вершины здоровущих камней, тела которых уходили глубоко в грунт, и вообще… Но дядя Тёма, следует признать, вел «Ижа» мастерски. Они даже ни разу не забуксовали, хоть и казалось время от времени: вот здесь-то мы точно засядем. Накрепко. Как это: "В грязи у Олега застряла телега. Сидеть здесь Олегу до самого снегу…"

Дураки и дороги, да.

Дважды они останавливались.

Первый раз — на выезде из посёлка. Перед тем, как пойти круто в гору, дорога проходила по хребту длиннющей плотины, отделяющей поселок от красивого спокойного пруда. Склон плотины, обращённый к посёлку, был высок, крут, густо зарос куриной слепотой и мать-и-мачехой. Противоположный — отлог и выложен бетонными плитами, уходящими в воду. На плитах кое-где располагались загорающие, а кое-где лежали опрокинутые кверху днищем лодки.

Возле одной и притормозил дядя Тёма. (Возле одной из лодок или одной из загорающих, было не совсем ясно.) Пока он делал вид, что проверяет, насколько плотно законопачены лодочные швы, на самом деле косясь на аппетитную тётечку, что развалилась под солнышком невдалеке, Костя, посчитавший женщину староватой, хоть и заслуживающей комплиментов за приличную фигуру, восторженно осматривался по сторонам.

С плотины открывался вид как на Петуховку, так и на сопутствующие пейзажи. Деревня (которую местные жители гордо именовали посёлком, аргументируя наличием заводика-задохлика и ещё чего-то промышленного, столь же не впечатляющего размахом, но однако не аграрного, нет — индустриального!) сплошь утопала в зелени. Лишь кое-где сквозь кроны проглядывали крыши и стены двух- и трехэтажных строений. Справа деревня граничила с узенькой речушкой. В речке женщины полоскали бельё, плавали утки. За рекой сразу вздымалась лесистая гора.

Вообще, горы окружали Петуховку со всех сторон. На левую с переменным успехом пытались вскарабкаться просторные огороды, обнесённые дощатыми заборами. Навстречу огородам сползало кладбище. Деревьев на нем было не меньше, чем могил. Костя помнил, как родители гордились древностью своей покинутой в погоне за цивилизацией и образованием, но не забытой родины. Лет ей было как бы не четыреста. По плотности заселения кладбища — так точно четыреста. Замыкала поселковый периметр плотина, на которой стоял Костя.

Вода в пруду была чуть зеленоватой, но изумительно прозрачной, в ней отражались ёлки, небо и солнышко — сквозь акварельные облака. У самого берега плавали окуни. Там, где плотина оканчивалась, плавно смыкаясь со склоном горы, по брюхо в воде стояли коровы, смешно задрав хвосты. Видимо, не хотели их мочить.

Парили тонкие длиннокрылые чайки.

Косте подумалось, что когда-то, миллиард лет назад, сюда рухнул огромный метеорит. И эта котловина, в которой расположилась Петуховка вместе с прудом, речкой, стадионом и коровами — не совсем качественно залеченный временем шрам на теле Земли. А может, кратер давно потухшего, но не умершего насовсем вулкана, который когда-то проснётся, и новые Брюлловы получат превосходную тему для художественных полотен. Не хотелось бы мне укрываться от горячего пепла и вулканических бомб своей ветровкой, подумалось ему ещё.

Коровы не только стояли в воде, но и неторопливо, тяжело шли мимо Кости, изредка роняя на ходу сочные духовитые лепёхи. Обработать коров репеллентом не пришло никому в голову: слепни, мухи и прочая гнусь ела их поедом, они остервенело мотали башками и хвостами. Одна из коров, рыжая, с мокрым тугим животом, выменем до земли и угрожающе торчащей арфой рогов, вдруг остановилась возле мотоцикла. Часть оводов оторвалась от её персонального вампирского роя, устремившись к Косте. Тот подобрался и замахал руками, стараясь не делать излишне резких движений. Коров он, надо сказать, побаивался.

Вытянув морду, с которой капала слюна, и закатив глаза, корова взревела, обдавая Костю густым запахом травяной жвачки и парного молока. Рев её ничуть не напоминал классическое «Му-му». Динозавры и мастодонты приходили в это время трепещущему Косте на ум, слоны и бегемоты, паровые сирены, тепловозные гудки — только не нежное мычание Бурёнушки из сказки.

Дядя Тёма на голос коровы отреагировал странно. Он лёгким скачком перемахнул метровую ограду из толстых труб, разделяющую дорогу и бетонный скат плотины, и направился к скотине со словами: "Да ты моя Малютушка! Да хорошая ты моя! Нагулялась, родимая…" — и далее, в том же режущем Костины уши духе. Лодка, как и полуголая селянка в момент лишились его внимания, пав жертвою хозяйской любви к скотине-кормилице. Впрочем, кажется, дяди Тёмина измена ничуть их не задела.

Обласкав Малютушку, родимую, хорошую, и приказав ей шагать домой, дядя Тёма, заметно просветлевший лицом, завел мотоцикл.

— Поехали дальше? — крикнул он.

— Поехали, — крикнул в ответ Костя.

Его удивляла привычка дяди Тёмы разговаривать непременно и в основном при работающем двигателе. Недоумевая, Костя, тем не менее, придерживался правил игры.

А куда деваться?

Скача по крупной щебенке дороги, точно архар и немилосердно дымя в две трубы, «Иж» взобрался на гору, перевалил вершину и покатился вниз. Дядя Тёма при этом отключил передачи и вовсе заглушил двигатель — шпарил накатом. Подобная сомнительная экономия бензина слегка напугала осторожного Костю. Если тормоза мотоцикла откажут, на такой скорости (а дядя Тёма также и не притормаживал — берёг вдобавок резину) очень даже просто можно расстаться с жизнью или сделаться калекой. Не спасёт и каска.

Обошлось. Спуск закончился, мотор затарахтел. Они въехали в населённый пункт, о котором погнутый дорожный указатель немногословно сообщил: «Мурышовка». Хотя, судя по цветовому оформлению указателя — белые буквы по синему фону, — Мурышовка населённым пунктом как бы не считалась, и в ней можно было даже не сбавлять скорости.

И дядя Тёма подкинул газку.