Святослав Логинов - Железный век (сборник) Страница 26

К размышлениям о цветнике Иннокентий Сергеевич вернулся, когда обнаружил на опушке леса камень. Полутораметровая гранитная глыба стоймя выпирала из земли. Должно быть, когда-то она служила межевым знаком, потому и была поставлена на попа, однако скупое изящество линий напоминало о резце скульптора. Только природа или гений могут сотворить такое, а потом небрежно бросить в пустыне. Раз увидав каменюку, Иннокентий Сергеевич уже не мог успокоиться. Он понял, что эта вещь должна стоять перед его домом, послужить основанием цветника.

Страшно было даже подумать, сколько может весить этакое диво, однако Иннокентий Становой трудностей не устрашился. За три поллитры местный тракторист Кеша выкорчевал камень из земли, на тракторных санях доволок до дома и опрокинул в подготовленный приямок. Выбор Станового он одобрил, сказав, что ежели заново подрубать дом, то основательней камня под фундамент не сыщешь.

Остаток дня Иннокентий Сергеевич выкладывал вокруг основания остальной материал, стараясь, чтобы камни ложились концентрическими кругами. Устал как никогда прежде, в избу уходил, волоча налитые свинцом ноги. Усталый уходил, но довольный, тут лучше не скажешь.

Проснулся Иннокентий Становой до света. Непривычные к физическому труду руки болели, не отпускало ощущение тяжести и металлического скрежета в суставах. Однако отставной писатель решительно поднялся и вышел на крыльцо.

Камень возвышался перед окнами, огромный, величественный. Он сам по себе казался монументом, но более всего походил на пьедестал. С трудом передвигая неподъемные ноги, Иннокентий Становой приблизился к камню, навалился животом и вполз на вершину. Поднялся во весь рост, оглядел окрестности.

«Земли вчера не успел наносить, — мелькнула мысль, — и цветами засеять. Потом ведь дрянь какую-нибудь посадят, настурции, а то и вовсе цинию…».

Затем, оставив мысли о бренном, Иннокентий Становой выпрямился; словно Пушкин, изваянный Аникушиным, вдохновенно отставил в сторону руку и замер, глядя на восход.

Жил-был…

Если в комнату заходит Гриша Гришелин — работы не будет. Говорят, группа матобеспечения держит Гришелина только для того, чтобы дезорганизовывать деятельность других отделов. Гришелин появляется, и сотрудники чужой лаборатории собираются вокруг него, никто уже не работает. Причем Гришелин никогда не заходит просто поболтать, у него всегда «дело». И сейчас он вошел в лабораторию Цуенбаева решительным шагом и с выражением лица, какое бывает только у очень занятых людей. В руках он держал авторучку и чистый лист бумаги.

— Больше минуты не отниму, — предуведомил Гришелин, — у меня небольшой социологический опрос. Представьте, что вы идете по лесу и несете курицу…

— Какую? — тотчас спросил Саша Глебов. Саша был у Цуенбаева лаборантов и учился в университете на вечернем и потому считал необходимым в каждую проблему вникать обстоятельно.

— Ощипанную, второй категории, — ответил Гриша.

— Не понимаю, как меня может занести в лес с ощипанной курицей в руках.

— Вот привязался!.. — не выдержал новоявленный социолог. — Ну, дачу ты снял на лето в деревне и теперь идешь туда через лес. А курицу купил в городе и несешь, чтобы сварить суп. С лапшой. Теперь доволен?

— Я не ем лапши.

— Тогда — бульон или еще что-нибудь. Короче, идешь по лесу, с курицей, а навстречу тебе лисица. Настоящая, с хвостом. И она говорит тебе человеческим голосом: так, мол, и так — отдай мне курицу, а то у меня лисята малые плачут, есть просят. Твои действия?

— Ущипну себя покрепче, — сказал Гриша.

— Хорошо, ущипнул, синяк получил, а лиса по-прежнему просит.

— Тогда, отдам.

— А ты, Верунчик?

— Конечно, отдам… — растерянно сказала Верунчик. — А что, кто-нибудь отвечает по-другому?

— Изредка, — произнес довольный Гришелин. — Два человека, причем, обе женщины. Первая сказала, что у нее тоже малые дети кушать хотят, а поскольку второй курицы с собой нет, то предложила эту пополам делить. А одна — вы ее знаете — из группы ПМР, которая по утрам за полставки полы моет, так знаете, что она ответила? Я, говорит, лисе курицу протяну, а потом как дам по башке и буду и с курицей, и с лисьим воротником.

— Да что же она? — не выдержала Верунчик. — У лисы ведь дети останутся!

— Вот и я это сказал, а она мне, что никаких там лисят нет, лисы врут всегда. Каково?

— Логично, — произнес Саша, — но противно.

— Ладно, — подвел итог Гришелин. — Ваша комната меня оригинальными ответами не обогатила. Стандартно мыслите.

— Ты на всех не говори, — обиделась за коллектив Верунчик. Подкузьмил двух лаборантов — и рад. Я, может, и стандартно мыслю, а ты бы Олега спросил или самого Цуенбаева, — Верунчик кивнула на стеклянную дверь профессорского кабинета.

— Ваш господин и повелитель — опасный человек, — сказал Гришелин. Он горд и властолюбив, словно он не бай, а по меньшей мере хан. Подходить к нему с вопросами не рекомендуется. А Олега я спрошу, хотя он и зануда, и все его ответы можно предсказать на год вперед. Он будет долго выспрашивать подробности, а потом отдаст курицу.

Открылась дверь, и в лаборатории появился герой разговора: Олег Савервальд. Относился Олег к несчастливой породе вечных МНСов. Уже много лет он сочинял кандидатскую диссертацию, делал замеры, собирал их в бесчисленные таблицы, обрабатывал на ЭВМ. Органические диамагнетики, которые Савервальд нагревал и охлаждал в самодельном термостате, изменяли в зависимости от температуры свои свойства, но диссертации из этого почему-то не получалось. Что же касается Цуенбаева, то он ценил сотрудника за способность блестяще отрабатывать стандартные методики, а с диссертацией не торопил, хотя и не мешал.

— Вот он! — обрадовалась Верунчик. — Ну-ка, Гришуля, давай тест.

Гришелин начал излагать с самого начала. Савервальд внимательно выслушал, а потом произнес:

— Я бы попросил лисицу сбегать к математикам и больно укусить товарища Гришелина за самое нежное место, чтобы он не болтался где попало и не отвлекал людей от дела. И отдал бы ей за это две и даже три курицы.

— Викинг неотесанный, — сказал Гриша. — Срываешь социологический опрос.

— Какой опрос? — возмутился Савервальд. — Тоже мне, психолог, придумал глупость и бегает с ней. Скажи, какую информацию ты извлечешь из своего опроса? И куда ее денешь? Никакой и никуда! Вот и дуй отсюда.

— Я же говорю — викинг, — повторил Гришелин и поспешно вышел.

— Что ты на него взъелся? — спросил Саша.

— Дурак он, — отозвался Савервальд. — Лезет с вопросами, а сам ни черта не понимает. Можно подумать, что кто-нибудь ему всерьез ответит.