Юрий Брайдер - Бастионы Дита Страница 27

— Кстати, сейчас мы как раз и находимся в одном из таких Городищ, — вновь вмешался Хавр. — В свое время я облазил его вдоль и поперек. С виду это сооружение не отличается от тех, которые строим мы. Но только с виду. Оно сделано не людьми и не для людей. Это то же самое, что и вылепленное из воска яблоко. Сходство поразительное, но сущность совершенно иная. Внутри даже лестниц никогда не было. Летали они на верхние этажи, что ли. Впрочем, есть мнение, что Городище — не доведенное до конца Сокрушение… Читай дальше, любезная Ирлеф.

— Если ты будешь прерывать меня на каждом слове, я не закончу и к ужину… Наиболее опасное из известных нам Сокрушений называется Одурником. Причина тому — испускаемый его почвой обильный пар, вызывающий у людей одуряющий сон и бредовые видения. Этим спешат воспользоваться населяющие Одурник существа странного вида и непонятной природы, называемые Могильщиками. После того, как дурманящий пар рассеется, на месте Сокрушения остается лишь бурый, дурно пахнущий прах. Куда исчезают Могильщики и их жертвы, остается загадкой. К счастью, в пределах города такое Сокрушение случается крайне редко.

— Ну, скажем, в Заоколье бывают Сокрушения и похлеще Одурника, — опять влез Хавр. — А что касается Могильщиков, то толком их никто не видел. Люди, нарвавшиеся на Одурника и уцелевшие после этого, несут всякую околесицу.

Ирлеф продолжала монотонно читать, но я слушал довольно рассеянно. О каких бы Сокрушениях ни шла речь в этих записках, нечто похожее я уже встречал когда-то: и дикие пустоши, порождающие орды свирепых кочевников с таким же постоянством, с каким тропические болота порождают малярию, и кишащие хищными тварями леса, и бездонные хляби.

— Следует также упомянуть о существах, порождаемых Изнанкой вне связи с Сокрушениями… — Ирлеф умолкла. — А почему дальше ничего нет?

Действительно, примерно две трети текста на последнем листе были тщательно соскоблены.

— Откуда мне знать? — пожал плечами Хавр. — Не я это сочинил, и не мне это уничтожать.

— Интересно, что имеется в виду под порождениями Изнанки, не связанными с Сокрушениями? — Ирлеф задумалась.

— Скорее всего перевертни, свободно странствующие между обоими мирами.

— Разве есть такие? Никогда не слыхала. Что же они из себя могут представлять?

— Вот уж не знаю.

— Хочешь сказать, ты никогда с ними не встречался?

— С кем я только не встречался в Заоколье. Но не будешь же расспрашивать каждого урода, как он здесь очутился — при Сокрушении или помимо него. Тут совсем про другое приходится думать — убегать тебе или драться… Ну хватит об этом. Времени мало, а дел много.

— Я и замечаю, что ты слишком занятым стал. — Ирлеф вернула ему листки и встала, видимо, собираясь уходить. — Даже на Сходке сегодня не был.

— Я предупреждал, что не появлюсь до обеда, — буркнул Хавр.

— А тебе не мешало бы поприсутствовать. — Ирлеф уже стояла в дверном проеме, слишком высоком и узком для человека. — План похода в Заоколье наконец-то утвержден.

— Я и не сомневался в этом, — Хавр изобразил полнейшее равнодушие. — Могла бы что-нибудь поинтереснее сообщить.

— Могу и поинтереснее. Признано опасным и неразумным посылать в Заоколье двух людей, рожденных за пределами Дита, тем более что один из них может оказаться скрытым перевертнем. С вами пойдет третий, в преданности которого Сходка не сомневается.

— Кто же этот третий? — усмехнулся Хавр. — Не ты ли, любезная?

— Ты угадал. Но изменить уже ничего не сможешь. И не пытайся.

— Блюститель Заветов ищет приключений? Опасностей? Лишений?

— Вовсе нет. Но, как я убедилась, на этом свете для меня существуют только два безопасных места. Рядом с тобой или там, где ты до меня вообще не сможешь добраться.

И еще одна встреча ожидала меня в этот день — последний день пребывания в Дите.

А посетил меня не кто иной, как Блюститель Братской Чаши — таинственный затворник, покидавший свой дом-крепость только ради посещения наиважнейших Сходок, гроссмейстер ордена кастратов (наверное, ему от причинного места больше всех отхватили), великий молчальник, человек без пороков и слабостей (в его положении и я бы таким стал), один из немногих адептов зелейника, которому было дозволено общаться с дитсами.

Случайно или нет, но он появился в моем новом жилище, когда Ирлеф уже ушла, а я еще не завалился спать.

Столь поздний визит требовал хотя бы формального объяснения, однако мой гость, по-барски равнодушный к каким-либо условностям, не снизошел до этого, а сразу принялся расспрашивать о мирах, которые мне довелось посетить. Не знаю, верил ли Блюститель Братской Чаши в Изнанку, как Ирлеф, или относился к подобным бредням снисходительно, как Хавр, но слушателем он оказался благодарным — ни разу не перебил меня, не попытался поймать на противоречиях, не уличал в нарушении Заветов, а лишь изредка задавал наводящие вопросы.

Естественно, мой рассказ не имел ничего общего с серьезным отчетом, а представлял собой серию разрозненных эпизодов, сюжетно связанных с моим нынешним положением (неправедный суд, отсроченная казнь, неожиданное спасение). При этом я старался ненавязчиво склонить разговор к наиболее актуальной для меня теме: ни в коем случае нельзя допустить, чтобы из-за зелейника прервался мой, благословленный свыше, путь.

— Мне понятны твои печали, — произнес мой собеседник, опустив долу свои маленькие проницательные глазки. — Долг служения покровителям даже выше предопределенности. Верность — сильнее рока. Но, увы, ты всего лишь человек, а следовательно, перед зелейником беззащитен. Поверь, от него не существует противоядий. Многие пытались вырваться из его хватки. Смирись. Если ты действительно, — последнее слово он произнес с нажимом, — находишься под защитой сверхъестественных сил, они найдут способ помочь тебе. Ведь, в конце концов, твоей телесной оболочке необязательно продолжать весь этот путь до конца — то же самое может совершить и твой дух, переселенный в другое человеческое или звериное тело. Такие случаи известны. Мне кажется, что собака, например, преодолела бы все препятствия с большим успехом, чем существо нашей породы. По крайней мере на нее обращали бы куда меньше внимания.

— Надеюсь, это шутка, любезный, — возразил я. — Моему духу будет тесно в собачьем теле. Тем более есть миры, где о собаках слыхом не слыхивали. Вот уж охота начнется. А в некоторых мирах, наоборот, — собака самое желанное лакомство.

— Беда лишь в том, — продолжал самый кастрированный из кастратов, совершенно не обратив внимания на мой не слишком почтительный демарш, — что высшие существа даже при желании не могут понять наших мелочных страстишек, наших жалких побуждений, нашего примитивного мышления. Чего ждать от бессмертных небожителей? Они с такой же легкостью забывают о целых народах, как и об одном-единственном человеке. Поэтому не возлагай чрезмерных надежд на чудесное спасение. Приготовься к тому, что тебе не только придется прожить здесь долгие годы, но и умереть среди нас.