Юрий Брайдер - Бастионы Дита Страница 28

— Беда лишь в том, — продолжал самый кастрированный из кастратов, совершенно не обратив внимания на мой не слишком почтительный демарш, — что высшие существа даже при желании не могут понять наших мелочных страстишек, наших жалких побуждений, нашего примитивного мышления. Чего ждать от бессмертных небожителей? Они с такой же легкостью забывают о целых народах, как и об одном-единственном человеке. Поэтому не возлагай чрезмерных надежд на чудесное спасение. Приготовься к тому, что тебе не только придется прожить здесь долгие годы, но и умереть среди нас.

Ник чему не обязывающий, вполне светский разговор лениво тек от одних частностей к другим. Блюститель Братской Чаши не касался ни личностей, ни конкретных обстоятельств, ни к чему не призывал, ни от чего не предостерегал, но постепенно изо всей этой словесной мишуры вырастала стройная, предельно ясная концепция: ты (то есть я) много повидал на своем веку, умудрен опытом и вольных скитаний, и заточения, испытал войну и любовь, не замешан в повседневных дрязгах Дита, умен, осторожен, тверд и еще много чего, а потому должен стремиться к власти над городом. Ни к членству в Сходке, ни к должности какого-то там Блюстителя, а именно к абсолютной и беспредельной власти. В этом мое предназначение, моя святая обязанность и единственный путь спасения для дитсов, замороченных обветшавшими Заветами, замкнувшихся в скорлупе городских стен, бездарно управляемых Сходкой, в которой собрались наименее способные к этому делу люди. А поддержат меня в первую очередь, естественно, те, кто волен распоряжаться зелейником, кто жертвенно служит городу, но не удовлетворен жалким положением изгоя.

Что я мог ответить моему змею-искусителю? Что этой пресловутой властью я сыт по горло? Что сума нищего скитальца мне милее, чем золотая корона? Что я плевал на их подлые делишки, цель которых не спасение народа, а лишь свой собственный шкурный интерес? Но вместо всего этого, в столь же округлых, построенных на околичностях и намеках фразах, я высказался в том смысле, что, с одной стороны, не могу не согласиться с мудрыми замечаниями любезного Блюстителя, а с другой стороны, считаю себя недостойным для столь высокого предназначения, хотя окончательное решение смогу вынести только после своего возвращения в Дит из Заоколья.

Некоторое время мы еще беседовали о всяких ничего не значащих вещах, а затем стали прощаться. Из последней витиеватой и двусмысленной фразы Блюстителя Братской Чаши я понял, что несдержанным на язык и неблагодарным людям иногда подсовывают совсем другой зелейник — видом и запахом неотличимый от настоящего, но в смысле действия прямо ему противоположный.

— Спасибо за теплые слова и лестные предложения, — сказал я напоследок. — Желаю и вам всего этого полной мерой.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Напутствовали и провожали нас все в том же подвале заброшенного дома, дверные проемы которого (если, конечно, они имели функциональное, а не декоративное назначение) годились скорее для бродячих телеграфных столбов, чем для людей. Стены были сложены из камней, скрепленных не известью или цементом, а чем-то похожим на застывшую бурую пену, да и сами эти камни при ближайшем рассмотрении выглядели не тесаными, как везде, а скорее, литыми — их поверхность хранила отпечатки перистых листьев и чего-то напоминавшего коровьи копыта.

— Долго не задерживайтесь, — сказал Блюститель Бастионов. — Закончите все дела и сразу назад. Сокрушения происходят все чаще. Да и в окрестностях неспокойно. Вчера какие-то оборванцы к стенам подходили. Мы здесь таких никогда не видели. Жаль, далеко были — из ружья не достать. Скоро нам понадобится каждый дитс, способный держать оружие.

— Обязательно разузнайте, где чего больше уродилось, — сказал Блюститель Воды и Пищи, — выясните, почему перестали подвозить зерно и почему масло в последний раз было такое прогорклое. Прикиньте, какой урожай орехов ожидается в окрестных лесах.

— Обращайте внимание на ручьи и реки, текущие с гор, — сказал Блюститель Ремесел. — Я ведь учил тебя, Хавр, как находить следы руд в песке и гальке. И не забудьте, что у нас на исходе медь и твердое дерево. Всех наших постоянных поставщиков ты знаешь. Предупреди их, что впредь ничего в долг не получат. Если до конца месяца не рассчитаются, мы поищем других партнеров.

— В дороге, конечно, всякое может случиться, — сказал Блюститель Площадей и Улиц. — Особенно в такой, которая предстоит вам. За вас двоих можно не беспокоиться. Вы люди бывалые. Как говорится, в огне не горите и в воде не тонете. А вот Блюститель Заветов, любезная наша Ирлеф, совсем из другого теста. Город покидает впервые. Позаботьтесь, чтобы она вернулась назад живой и здоровой. Можно сказать иначе: без нее не возвращайтесь. Но я так не скажу. Возвращайтесь в любом случае. Но, если с Ирлеф что-нибудь случится, разбирательство будет самым суровым.

Хранитель Братской Чаши ничего не сказал, а только молча подал нам три дорожные баклажки — все потертые, разной формы и разного цвета. Рожа при этом у него была такая, словно он от себя последнее отрывал.

— Перевертни, да и исконники разные бывают. — Эти слова Хавра предназначались мне и Ирлеф. — Одни дитсам симпатизируют, другим мы безразличны, а третьим прямо-таки поперек горла встали. Если кто-нибудь узнает, что у нас при себе зелейник, нам не поздоровится. Поэтому фляги с секретом. Потом я научу вас, как ими пользоваться. Сколько здесь? — Он встряхнул свою баклажку.

— Сроков на тридцать хватит, — глядя в сторону, ответил Блюститель Братской Чаши. — Если вернетесь раньше, остаток сдадите.

— Сдадим. Впрок ведь им не напьешься. Ну, кажется, все. Будем считать, попрощались. Давайте расходиться. Мы выйдем последними.

Нарядились мы все трое кто во что горазд, благо выбирать в подвале было из чего. Хавр объяснил, что в Заоколье пестрота и странность одеяний как раз и являются нормой. Там и нагишом могут ходить, и в выделанных человеческих шкурах, причем предпочтение отдается женским, с длинными волосами (при этом он как бы невзначай подергал Ирлеф за короткие кудряшки), и в таких костюмчиках, что не только защищают хозяев от огня, железа и травила, но даже сами врачуют их раны.

На себя Хавр помимо всего прочего напялил громоздкий колонтарь, при каждом шаге позвякивающий сотнями стальных бляшек — вещь в походе и наступательном бою крайне неудобную, — и шлем, чье навершие клювом загибалось вперед, а забрало напоминало ослиную челюсть. Он единственный среди нас захватил с собой ружье. Для Ирлеф, одетой, естественно, в мужской костюм, такой груз показался чрезмерным. Мне же эта пищаль вообще была без надобности — я с таким же успехом врага и камнем пришибу.