Александр Житинский - Полдень, XXI век, 2009 № 02 Страница 29

— Вывели! — торжественно объявил Послеблуд.

Хрустомудру даже показалось, что его мука ослабла от такой благой вести.

— А что с Синезубым стало? — Ложножлобу явно не нравилась концовка рассказа.

— Харальд принял новую веру. Ведь нервов жрецы вывели святой водой.

— И что потом?

— А убили его. Он с этой новой верой совсем не воинственным стал. За веру и убили.

— А-а-а. — Ложножлоб снова выразительно глянул на князя, и тот почувствовал, как боль вернулась с новой силой.

Краснославна встречала ведунов у ворот. Княгиня не слишком их жаловала, предпочитая иметь дело с заморскими целителями и магами, но была женщиной практичной и поэтому оказала трём заросшим отшельникам всю честь, какая им была положена, и проводила их к князю. В его опочивальне было душно и тесно, остро пахло потом и ещё чем-то… кажется, давно нестиранными обмотками снявшего сапоги Послеблуда.

Ведуны бодро прошагали к больному, все трое одновременно склонились над ним и начали, что-то шепча, трясти головами. Это продолжалось долго. Летела труха, снегом сыпалась перхоть, падали вши, но князю легче не становилось. Ведуны потели, старались пуще, да только в выпученных глазах Хрустомудра облегчения не было видно.

— Хватит! — наконец заорал он, схватил двоих ведунов за бороды и начал, рыча, колотить их головами друг о друга. Третий бросился прочь, бояре — спасать ведунов, Толстопуз споткнулся о сапоги Послеблуда, Послеблуд о Толстопуза, заодно опрокинув стул, по которому тут же промчался Заднемир… В зале всё смешалось.

— Отпусти, милостивый княже! — вопили отшельники.

— Удавлю собак!

— Пусти их, князь, убьёщь! — пыхтели бояре, выдирая ведунов из лапищ князя. В свалке не участвовал только Жуткослав, со странным выражением лица рассматривающий борющихся на ложе мужчин, да Хитрожоп, который спрятался у печки и оттуда кричал что-то невразумительное.

С горем пополам вшивых обманщиков спасли, но заморский стул, один из четырёх, подаренных Краснославне летборгским магистром… Краснославна чуть не заплакала, передавая челяди щепки, в которые он превратился. Князь, тяжело дыша, вновь лежал на ложе, сжимая в руках клочья седых волос. Он больше не буянил, но было видно, что боль его не прошла.

— Ну вот что, — процедил Хрустомудр, окончательно успокоившись. — Чтоб я больше этих проклятых ведунов не видал в тереме!

— А я тебе говорила! — не выдержала Краснославна, проглатывая обиду за стул. — Говорила, не держи этих при себе, возьми заморских, чистых и опрятных! Возьми, посели близ себя, да слушай, что говорят, да обереги носи постоянно, да в ледяной воде не купайся, да снега не ешь, супротив кабанов сам не ходи, не объедайся…

Муж в кои-то веки не возражал, и Краснославна возрадовалась сердцем, спеша высказать всё, что накипело. Она говорила, говорила и говорила, но вдруг увидела в глазах князя что-то странное… Что-то нехорошее… Да и бояре начали от неё отодвигаться…

Умной женщиной считала себя княгиня. Поэтому сразу прикрыла роток и задком, задком выскользнула из опочивальни, тихонько прикрыла дверь и только тогда осмелилась перевести дух.

Вовремя ушла! Не ценят мужчины женской заботы, мудрости! А ценили бы — мир и покой был бы во всей поселенной! И зубы бы ни у кого не болели!

Хитрожопу не нравилось, когда им помыкали, как бастардом, но приходилось терпеть. На этот раз ему не хватило спального места на полатях, где располагали родственников и приезжих бояр. Хитрожоп, как самый молодой, и так должен был залазить на общее ложе последним, но народу набилось столько, что он просто не смог пристроиться. Поэтому Краснославна постелила ему на полатях в отдельном закутке, пришлось, как дураку, ложиться спать в одиночку. От того и не спалось. Обычно, как дядька Ложножлоб захрапит басом, так другие родственники сразу встраиваются в хор, кто свистом, кто похрюкиванием, и так всё дружно и убаюкивающе получается, что враз засыпаешь! А тут лежишь — тишина окаянная, да ещё окошко на отхожее место выходит! С одной стороны хорошо, запах убивает комаров. С другой стороны, ходят, кряхтят постоянно.

Что делать, когда не спится? Хитрожоп проголодался, сходил в поварню, вытребовал себе запеченную с зеленью тетёрку, уселся у окна, стал жевать, поглядывая на мигающие в пахучем мареве звёзды.

Топот за стеной не утихал. Бастард услышал, как кто-то опять спешит на задворки терема. Однако на этот раз вслед послышалось не только кряхтение, а и стоны, да такие тоскливые!

Хитрожоп испугался. А вдруг это не человек вовсе, а нечисть какая? В такой темноте и не рассмотришь! Ему самому захотелось в отхожее место, но как раз оно и было занято.

Звуки встревожили не только Хитрожопа. Из клеток неподалёку раздался недовольный рык медведей. Этот рык мог напугать кого угодно, но только не того, кто засел под окном.

— Дразниться удумали!? — взревел незнакомец голосом Хрустомудра. — Ужо я вам пореву!!! — силуэт поднялся, оправился и пошёл к клеткам. По всему выходило, что это и есть Хрустомудр, да только, когда раздался звук открываемых клеток, а вслед визг и хрипы убиваемых медведей, Хитрожоп опять усомнился. Князь их славился добрым нравом. Вчерашнее избиение ведунов — вообще на него не похоже, хотя и бил-то он их по-человечески, по-доброму. А вот чтоб двоих медведей голыми руками забить, это — зверство! Не мог князь такое сотворить!

Он прислушался… Тишина. И только прежние тоскливые стоны. Убили медведей!

Забыв про тетёрку, Хитрожоп до утра просидел с ножом наготове. Да только нечисть, если и бродила окрест, к нему не сунулась.

Дни шли за днями, а Нерв всё не успокаивался. Хрустомудр измаялся страшно, отощал с голоду, осунулся от недосыпа. Но хуже всего была необходимость участвовать в пирах в честь всё прибывающих с соболезнованиями родственников, союзников и соседей. Вот и сегодня пир был горой. Подавали печёных лебедей, свежую стерлядь, копчёную осетрину, фазанов прямо в перьях, молочных поросят, множество сыров, кровяные колбасы и потрошки, мозги каких-то чудных зверей, блины, южные сладости, мёд, от липового до гречишного, и даже несколько солнечных ягод…

Хрустомудр с ненавистью глядел на пирующих. Ничего из выставленного на столе он и в рот взять не решался. Даже от мёда Нерв в его зубе приходил в неистовство, дёргал так, что вновь сыпались искры. Приходилось питаться только молоком, пшённой кашей, да куриным мясом, что жевала для него служанка. Жеванное слугами Нерв почему-то оставлял без внимания, но князь аж задыхался от унижения, если был вынужден глотать это. И конечно, он не мог позволить себе жрать такую гадость, когда на него глазеют его люди. От выпивки тоже пришлось отказаться. Вообще-то, от браги и медовухи боль даже немного стихала, и Хрустомудр запил бы, но с похмелья казалось, что голову плющит воротами, мозжит булавами, размалывает мельничными жерновами! А после словно кто-то чеканом начинал стучать по темечку: тюк, тюк, тюк, тюк, того и гляди дырку пробьёт!