Дженнак неуязвимый - Ахманов Михаил Сергеевич Страница 3

Однако Дженнак полагал, что выбор между долгом и симпатиями аситу не грозит. Если побег из Шанхо не обнаружат в течение трех дней, они спокойно доберутся в Роскву, покинут борт «Серентина» и растворятся в огромном городе словно дождевая капля в озерных водах... Там их уже ждут - ждут Ах-Хишари, Борк Улога и другие вожди Мятежного Очага и главный из них - Тур Чегич, он же - Трехглазый Чен, который не спит и видит сквозь камень и металл... Так, во всяком случае, утверждали слухи, и Дженнак был склонен в это верить не меньше, чем в собственную неуязвимость. Смутный дар предвидения подсказывал ему, что встреча с Чегичем состоится непременно, но вот когда? Возможно, через пару дней, возможно - через годы... Воздухолет был самым быстрым транспортом на земле и в небесах, но и он не мог угнаться за Бесшумными Барабанами.

Дженнак поглядел вниз, будто надеясь увидеть бесконечную шеренгу столбов с туго натянутыми проводами. Но Тракт Вечерней Зари, и блестящие рельсы одноколейника, и проложенная рядом с ними линия эммелосвязи шли порядком южней и, минуя озерный берег, выходили к Удей-Уле западнее Байхола. Тут, собственно, сливались две дороги - ведущая от Шанхо, и вторая, от Сейлы, расположенной в дельте Ами, одной из гигантских рек Сайберна. Этот путь, соединявший восточное побережье с городами Росеайнела, прокладывался два столетия и стоил не одну тысячу жизней. Дженнак - вернее, Тэб-тенгри, почивший в славе вождь изломщиков и дейхолов - знал о том не по наслышке.

Сунув зрительный прибор в карман широкой куртки с капю шоном, он откинулся в кресле и прикрыл глаза. Сейчас ему не хотелось вспоминать прошлое - ни жизнь Дженнака, властителя из рода Одисса, длившуюся почти два столетия, ни прочие свои жизни — Тэба-тенгри, Та-Кема и других персонажей I житейской драмы, чьи личины он надевал на день, на месяц или год. Сейчас он являлся лишь Дженом Джакаррой, богатым негоциантом и предпринимателем из Ханая, обосновавшемся в I Шанхо - персоной уважаемой, но слегка подозрительной, раз уж вызвал он интерес у разведки аситов. Впрочем, нежелательное внимание Ро Невары касалось не только и не столько нелегальных дел Джена Джакарры, как его прекрасной супруги, и было в этом внимании нечто личное, нездоровое, проистекавшее из ущемленного самолюбия и неисполнившихся надежд.

В том-то и состояла главная опасность! Не первый раз сталкивался Дженнак с членами рода Оро и знал, столь они упрямы, самонадеяны и хитры. И никого из них не стоило недооценивать, ибо хитрость этих людей оборачивалась тонким расчетом, самонадеянность - отвагой, и лишь упрямство так и оставалось упрямством. Что поделаешь, фамильная черта! Как и страсть к красивым женщинам!

Не открывая глаз, он нашел руку Чени и накрыл своей ладонью. Пальцы ее казались сильными и нежными, и прикосновение к ним погрузило Дженнака то ли в теплые воды южных морей, то ли в ласковые травы нагретого солнцем горного луга. Они были вместе уже шесть лет, и каждое мгновенье, проведенное с ней, мнилось Дженнаку даром божьим. Увы, не только ему! Этот Невара...

- Озеро, - сказала Чени, пощекотав его запястье. - Проснись, милый! Погляди! Какое огромное!

Байхол и в самом деле был велик. На карте - узкий и длинный полумесяц, но узость его являлась иллюзорной; не всякая сильная птица смогла бы перелететь его за день. Склонившись над плечом Чени, Дженнак видел, как зеленый лесной простор сменяется вдали серебристой гладью вод, блестящих и переливающихся перламутром словно створка огромной раковины. Солнце опускалось, но озерным волнам было не суждено принять и остудить пылающий диск: еще до заката «Серентин» пронесется над водами, повиснет над берегом и медленно спустится вниз, к причальным шестам в крепости Удей-Улы. А когда светило скроется за лесом, корабль продолжит путь на запад, вдоль Тракта Вечерней Зари, к огромному городу Айралу, что стоит в горах между Сайберном и Россайнелом. Скорей бы очутиться там, подумал Дженнак, а еще лучше - в Роскве!

Из Росквы он свяжется с Аполло Джумой, главным из своих помощников. Если росковиты готовы, как утверждает в письмах Ах-Хишари, надо выступать; на северных и западных границах Россайнела сосредоточены войска, Первый флот может отправиться в море Чати в любое время, Второй и Третий поддержат Одиссар и Арсолану. Восстание вспыхнет точно костер из сухого дерева, и будет он для аситов погребальным...

   - Что это? - не выпуская его запястья, Чени показала взглядом на темный блик, пятнавший створку гигантской раковины.

   - Остров. Остров Удей-Сири, сын Байхола. Прежде - безлюдный, даже рыбаки туда не ходили, а теперь, я слышал, там стоят войска и есть гавань для винтоходов и транспортных барж. Ты увидишь, когда мы окажемся над островом... Место почти неприступное - повстанцам к нему не подобраться, а аситы могут патрулировать вдоль южных берегов.

   - На кораблях? - спросила Чени.

   - Разумеется. У них есть такие небольшие...

Дженнак внезапно замер, всматриваясь в две крохотные точки, возникшие у берега, в воде, и будто бы скользившие над ней, как две стрекозы в погоне за стайкой комаров. Он потянулся было к карману за трубой, но затем, оглянувшись на люк, ведущий в гондолу, решил, что можно рискнуть и обойтись без всяких приспособлений. Грудь его расширилась, вбирая воздух, легкое опьянение от избытка кислорода начало туманить голову; три-четыре вздоха - и он вошел в транс, привычно нырнул в него, не замечая леденящего холода Чак Мооль, прорвался сквозь черный плотный занавес и воспарил над озером - сам по себе, отдельно от серебристой громады воздухолета и бледно-желтой гондолы, что висела под ним словно соломинка в лапках стрижа.

Теперь внутренним своим зрением Дженнак воспринимал все окрест: и лес с повисшим в небе «Серентином», и ленту струившейся на юг реки, и высокий откос озерного берега с неохватными соснами, и застывшие волны с двумя блестящими металлическими аппаратами, что скользили в воде на широких легких поплавках, неслись все быстрей и быстрей, пока не оторвались от водной поверхности и не взмыли в воздух. Они казались крыльями чайки, загнутыми на концах и соединенными маленькой, выступающей клювом кабиной, где едва смогли бы разместиться три-четыре пилота - крошечные летатели в сравнении с исполинским гордым «Серентином», что плыл над I ними в вышине как облако над парой ласточек. Однако ноша, притороченная под их крыльями, могла бы сбросить облако с небес, пролив его дождем из пламени и дыма.

Невелик скорпион, но от яда его гибнет человек; мала коралловая змейка, но и ее укус смертелен... У этих крыланов, взметнувшихся над лесом, тоже имелось ядовитое жало — по паре ракет, начиненных смесью перенара и сихорна. Дженнак видел их, видел столь ясно и близко, что мог бы, казалось, коснуться рукой; видел длинные боевые цилиндры со стреловидными наконечниками, зияющие мраком сопла и треугольники стабилизаторов, крепежные замки и короткие скошенные крылья, похожие на плавник акулы. Впрочем, он не нуждался в зрении, ни в магическом, ни в обычном, чтобы представить ракету - хоть снаружи, хоть изнутри; он сумел бы разобрать и собрать ее с закрытыми глазами и левой рукой, привязанной к правому колену. Это оружие, самое грозное и дальнобойное из существующего в мире, собиралось в его мастерских в Шанхо и Сейле, и повстанцы получали не меньше трети их выпуска, по сотне боевых цилиндров каждый месяц.

Он понял, что «Серентин» обречен. Хоть плыл сейчас воздухолет среди облаков на недоступной крыланам высоте, ракеты настигнут его, прорвут оболочку, выжгут яростной вспышкой газ; объятая пламенем гондола полетит к земле, а вскоре, когда огонь подберется к запасам топлива, грянет взрыв... Это было так же неизбежно, как закат солнца, и перед Дженнаком, то ли в пророческом видении, то ли в воображаемом будущем, мелькнули горящие тела, обугленные канаты, разорванный шелк, истекающий алыми струями, обломки, что сыпятся градом с небес, и вспухшее багровое облако, гонимое ветрами над Бай- холом.

В следущий миг он осознал, что Чени трясет его, вцепившись в ворот куртки, и что по щекам ее текут слезы. За шесть лет она так и не привыкла к пророческим снам, посещавшим Дженнака, к странному оцепенению, что временами охватывало его; всякий раз ей казалось, что он ближе к холоду Чак Мооль, чем куропатка в когтях сокола. Пожалуй, лишь в такие моменты спокойствие Чени сменялось страхом, а женская слабость торжествовала над здравым смыслом.