Георгий Гуревич - Когда выбирается Я Страница 3

Мне очень помогло бы, если бы я достал какие-нибудь вещи артиста: его письма или, лучше, авторучку, носовой платок, белье, одежду, еще лучше кусочек кожи или ткани (но не каплю крови, кровь не годится). Хороши ботинки, подходят стельки, на худой конец годится даже земля, по которой он ступал босыми ногами (невольно вспоминается обычный прием колдовства - след вынимать из-под ноги). Вещественное подкрепление очень ускорило бы метаморфоз, было бы почти необходимо, если бы я хотел приобрести характер артиста, строй его мыслей, его конституцию. Но в данном случае речь шла только о внешности, о форме лица. Тут можно обойтись (я могу обойтись) одним воображением.

Вообще-то превращение идет довольно быстро. Темп изменений примерно такой, как у набирающего вес после болезни,- полкилограмма-килограмм в сутки. Вес головы примерно три килограмма, в том числе полтора килограмма мозга. Мозг я не собирался менять: мне надо было переделать только ткани лица. Я рассчитывал сделать это за шесть вечеров в кино.

Даже в самый первый вечер, внимательно разглядывая себя в зеркале, я заметил, что нос у меня чуть-чуть удлинился и припух посередке, там, где требовалась горбинка. Приободрившись, я наклеил на зеркало портрет Карачарова (афишу сорвал, каюсь: где же еще достанешь?). Портрет, конечно, условность, но стимул для воображения. И, засыпая, еще цовоображал себя артистом. Если настроишься так, что снится новое "Я", значит, процесс идет и во сне.

На второй день я предупредил соседей по лестнице, что сам я уеду в командировку, вместо меня будет жить мой приятель, описал его. Так и сказал: похож на знаменитого Карачарова. Дня три после этого, в самый разгар перемен, ходил с завязанной физиономией, потом ушел с чемоданчиком на виду у всех... и вернулся в другом костюме, в шляпе, позвонил соседке, спросил, оставлены ли мне ключи от квартиры. Меня не узнали, точнее, узнали артиста, спросили, не Олизнецы ли мы со знаменитостью. Смешно было разговаривать с соседкой, притворяясь незнакомым. Мы поговорили обо мне; я узнал о себе много лестного: непьющий, солидный, вежливый, скоро буду кандидатом наук, но пропадаю в бобылях, хожу с оторванными пуговицами, неухоженный, жениться надо бы. Затем меня (нового меня познакомили с девушкой со второго этажа, забежавшей за утюгом. С ходу она начала со мной кокетничать, в точности так, как кокетничала с прежним "Я".

Забота была: не перепутать, с кем я познакомился в новой ипостаси, с кем был знаком раньше. Я решил на всякий случай кивать всем встречным. Юрием Андреевичем меня не назвал никто.

Прошелся по улице. Прохожие оглядывались. Пожилые хмурили лоб, припоминали знакомое лицо, молодые радостно улыбались, мальчишки обгоняли, чтобы разглядеть получше. Покупая газету, услышал за спиной:

- Гляди, Карачаров. Настоящий! Газету покупает. Куртка бежевая, на "молнии". Не иначе, с фестиваля привез, из Венеции.

"Пять с плюсом", - сказал я себе и направился в телефонную будку.

- Эрочка? Можно я пришлю вам с работой моего знакомого? Да-да, хороший знакомый, я за него ручаюсь. Да вы и сами знаете его, наверняка узнаете, сразу.

Эра узнала Карачарова. Я не узнал ее.

Я знал и любил величественную, томную грацию с плавными движениями, милостиво разрешавшую любоваться своей красотой благоговейным вздыхателям.

Я увидел суетливую ломаку, которая не знала, как сесть, как повернуться, какие слова сказать, каким смехом смеяться, чтобы понравиться знаменитости.

Эра выбрала пошлейшую роль молитвенно восхищенной дурашки. Сказала, что она семь раз смотрела все фильмы с Карачаровым, что сегодняшний день - самый замечательный в ее жизни, она всем подругам расскажет, какое событие произошло с ней; что для нее артисты - особенные люди, люди высшего класса. Она совершенно не представляет себе, как это можно играть столько ролей, откуда взять столько жестов и выражений лица, что он (я) обязательно должен рассказать и показать ей, как он играет, хотя она едва ли поймет, потому что это особенный талант, редкостное дарование...

И мне стало скучно.

Дело в том, что смена лица не проходит бесследно для психики. Целую неделю я вживался в образ известного артиста... и вжился немного. Внушил себе, что я труженик, что я мечтаю о шекспировской роли и что я одурел от букетов, записочек, визгливых поклонниц, комплиментов, восторгов, неумеренных и необоснованных похвал. Пришел к машинистке по делу, роль перепечатать... а тут еще одна визгливая поклонница.

- Внешность у меня киногеничная,- сказал артист моими губами.- Остальное опыт. Учат же нас.

- Ах, не принижайте себя! - всплеснула руками Эра.- Внешность ничто без таланта. Мы, женщины, вообще не обращаем внимания на внешность. Для нас важна только душа человека.

Вот как?!

- А неделю назад,-напомнил я,-вы говорили одному моему знакомому, что не безразличны к внешности. И полюбили бы, даже на край света пошли бы за человеком, будь у него внешность одного артиста.

Она покраснела от раздражения. Но и гнев украшал ее.

- Ваш друг - ужасающий болтун.

- Эра,- сказал я проникновенно,- послушайте и поверьте. Я и есть тот друг, я Юра и вовсе не киноартист Карачаров. Это мне вы сказали, что полюбили бы меня, будь у меня внешность Карачарова. Я изменил лицо - в нашем институте научились делать такие операции. И вот я перед вами, в новом облике. Как вы примете меня такого?

Она усомнилась. Не потому, что встретилась с неслыханным. В наше время люди верят в любые чудеса науки. Превращение так превращение - это не удивительнее полета на Луну. Разочарование было написано на ее лице.

- Вы артист, вы можете сыграть любую роль,- сказала она.- Нехорошо при первой встрече разыгрывать незнакомую девушку.

Я протянул ей паспорт. Она не поверила.

- Паспорт Юра мог дать вам, это ничего не значит.

И тогда я вспомнил про заметку в "Вечерке". Газета была у меня в кармане. Я вынул ее и показал интервью с Карачаровым. Он снимался в советско-немецком совместном фильме в ГДР, говорил, что пробудет в Потсдаме еще месяц.

Эра прочла заметку дважды, кусая губы.

- Предположим, я с вами говорила неделю назад, товарищ Кудеяров-Карачаров,-процедила она.-Но что это меняет? Значит, вы хотели поймать меня на слове? Напрасно старались. Бездарная копия не заменяет оригинала. Эрзац остается эрзацем.

Несется по московским проспектам обыкновенный троллейбус, стремительна неповоротливый, мчит над асфальтом свое брюхо, нашпигованное пассажирами, бочки-колеса разбрызгивают лужи, искрят усы, дергаясь на проводах, цокают рычаги, двери журчат, сминаясь гармошкой, медяки трясутся в кассе... а возле нее сидит с угрюмым видом рядовой пассажир, четыре копейки ему цена, и в груди его буря бушует... Буря!