Сергей Синякин - Дар случайный Страница 3

- Цыть, дура, - сказал Завгороднев. - Не подмахивай без дела, когда мужики водку пьют. В деревне я бы другим человеком был. Там смысл был бы. И вообще - труд сделал из обезьяны человека...

Завгороднев засыпал долго и беспокойно. Некоторое время он ворочался и слабо постанывал, потом принялся косноязычно ругать какого-то Тужилкина, потом пообещал на кого-то пожаловаться в Библиотеку Американского Конгресса и наконец густо захрапел, раскинув длинные нескладные руки, и лицо его стало таким несчастным, что не только Леха Баптист, но и его подружка, которая пьяных, что ей приходилось любить, ненавидела люто и беспощадно, вдруг пожалели хозяина квартиры, который никак не мог понять, почему еиу плохо и вообще, зачем он, собственно, на белом свете живет. Но ведь положа руку на сердце, кто на этот вопрос мог бы ответить определенно? Может быть разве что Сократ, если бы он давным-давно не помер!

А Завгороднев уже храпел и сновидение робко заглянуло в его смятенную, качающуюся от выпитого спиртного душу, испуганно отшатнулось, но потом все-таки вошло, кривясь и морщась от запаха водки, поежилось и нехотя принялось выполнять свою задачу - сниться. А может, и не сон это был, а просто дар такой выпал Борису Завгородневу - воплощать в реальность то, о чем другим просто мечталось...

2. Деревенская проза.

Завгороднева мучила изжога и, может быть, именно поэтому солнце палило нещадно. Пора было косить, а колос лег, комбайн, этот кусок заразы, не работал из-за того, что в бункере полетел шкив. Бригадир обещал, что шкив подбросят, но техпомощь почему-то задерживалась. Обнаглели, гады, небось по пути к Аньке в чайную поехали пивка холодненького попить, да засиделись. Борис посидел под натянутым брезентовым тентом, который совершенно не спасал от жары, выпил стакан солоноватой теплой воды и громко выругался, испугав млевшую под столом дворнягу. Пес обиженно гавкнул и отполз подальше. Шкура его была в опилках и черных прошлогодних репьях. Завгороднев плеснул на него остатками воды из стакана и лег на скамью. Лежать на жесткой скамье было неудобно, но зато был виден сломавшийся комбайн. Красным пятнышком он выделялся на желтом, наполовину скошенном поле левее жухлой от жары лесополосы. И какого хрена, спрашивается, он делал в деревне? Тоже мне выискался ударник кому нести чего куда! Закончится жатва, начнут лить дожди, грязь непролазная начнется, такая, что сапоги в ней оставлять будешь. А председатель будет нудить и грозить карами, и тогда придется в самую грязюку ползать по комбайну, думая, из какого дерьма сотворить чудо - заставить комбайн двигаться до центральной усадьбы. Ремонтировать его до весны, конечно, никто не будет и там, но не бросать же машину в поле, тем более, что его уже в конце сентября начнут вспахивать под озимые.

Завгороднев сел, тоскливо глотнул еще полстакана отвратительно теплой воды, плеснул прямо через грязную майку себе на грудь. Жаль, что не Грунин клин ему довелось проходить, там, по крайней мере, искупаться в пруду можно было бы!

Ему послышалось, что где-то тарахтит мотоцикл, и Борис немного позавидовал человеку, который сейчас мчит через степь, обдуваемый свежим ветром. Он встал, подумал немного и вылил несколько стаканов теплой воды на всклокоченные, слипшиеся от пота волосы.

Тем временем тарахтение мотоцикла слышалось все ближе и вот уже из-за лесополосы показался "Ковровец" с коляской. "Ковровец" был только у его свата, у остальных давно уже были "Днепры" или "Явы", и только Игумнов не обзаводился новым мотоциклом, хотя и возился со своим "Ковровцем" каждую зиму.

Васька Игумнов подкатил к натянутому на шестах брезенту и крикнул, снимая шлем:

- Загораешь?

- Шкив полетел, - хмуро сказал Борис. - А "летучка" где-то застряла. Жди вот!

- Не дождешься, - заверил его Игумнов. - "Летучка" сейчас на Алимо-Любимовку пошла, там Ванька Гаранин на своем "Кировце" с моста улетел.

- Пьяный? - приличия ради спросил Завгороднев.

- Трезвый что ли? - удивился сват. - А я вот думаю, дай заеду, посмотрю, как там Борька. А ты загораешь. Поехали, искупаемся?

- А вдруг шкив привезут? - засомневался Борис.

- Не привезут, - успокоил сват. - Поехали, Борь. Тут всего-то три километра. Погляди на себя, ты уже солью пошел, нос даже белый!

Завгороднев подошел к мотоциклу, откинул чехол и полез в коляску. Игумнов дрыгнул ногой. Мотор завелся, что называется, с пол-оборота. Игумнов вырулил на еле заметную двойную полоску степной дороги и прибавил газу.

- Я тебе точно говорю, - проорал он, - они там до вечера провозятся! Там кран нужен! Ванька ухитрился в самую балочку загреметь! Не вытащить им "Кировец" без крана!

- Ага! - ответно крикнул Борис, с наслаждением подставляя лицо встречному ветру. Хоть и теплый он был, зараза, но все лучше, чем застоявшийся зной на точке.

Вода была теплой, как в бочке. Однако едва Борис вылез на берег, как тело охватила долгожданная прохлада. Он постоял немного и снова бросился в мутноватую серую воду, саженками махнул на середину, нырнул в глубину, где били ледяные ключи, глотнул холодной воды и вынырнул, судорожно кашляя. Лег на спину и не торопясь поплыл к берегу.

Сват уже хлопотал возле разостланного байкового одеяла с рыжими подпалинами от утюга. На импровизированном столе стояла поллитровка "Пшеничной", серел крупно нарезанный хлеб, красные помидоры лежали вперемешку с желтыми стручками перца и зелеными огурцами. Игумнов на газетке пластовал сало. Сало у свата было знаменитое - с тремя мясными прожилочками, фамильный, можно сказать, продукт Игумновых, хоть и слегка оплывший на солнце. Борис взял бутылку в руки. Бутылка была прохладная, видно, в холодильнике сват ее держал и нагреться она еще не успела. Завгороднев разлил по половинке стакана, заткнул бутылку смятым хлебным мякишем.

- Ну, будем, Васек! - сказал он, звонко чокаясь стаканом о стакан Игумнова.

Как это бывает, водка сразу настроила обоих на философский лад. Игумнов положил несколько ломтиков сала на кусок хлеба, надрезал помидор и посолил крупной серой солью, откусил малость и задумчиво задвигал челюстями.

- А ведь посадят Ваньку, - предположил он. - Я сам видел, от кабины хрен да маленько осталось.

Борис лег, одернув длинные черные трусы, из тех, что называют "семейными", и беззаботно махнул рукой:

- Да ему не впервой. Помнишь, как он года три назад с плотины Макаровского пруда "ДТ" на дно пустил? А там глубина не дай Бог! И что ему за то было? Да ни хрена. У него детей шестеро. Кто же его сажать будет? Ну что, Васек, еще по одной?

- Давай, - сразу же согласился сват. - Между первой и второй промежуток небольшой.

- Муха не пролетит, - подтвердил Завгороднев, вновь разливая водку по стаканам.