Павел Комарницкий - День ангела Страница 30

…Яркая вспышка! Я стою в большом зале, на краю сооружения, более всего напоминающего вмурованную в пол гигантскую чашу, с толстенными, более метра, стенками из металлически блестящего зелёного материала. Над головой недвижно парит вторая громадная полусфера. Межзвёздный телепорт.

Рядом стоят провожающие меня родственники — отец, мама, дед с бабушкой, свекровь, мои сын и дочь, мой старший брат и тётя. Прощание закончено. Уэф отправился на Землю ещё вчера, и я представляю, как он мается у приёмного телепорта, там, в немыслимой дали…

Я делаю шаг, другой. Сажусь на дне чаши, сжавшись в комок, обхватив руками колени и наклонив голову. Крылья плотно прижаты к спине. Свет меркнет — сверху опускается вторая полусфера. «Ты готова?» «Да» «Удачного перехода!»…

…Яркая вспышка! В воздухе носятся хлопья сажи, ужасная вонь пожара забивает ноздри, жар слепит привыкшие видеть даже слабое тепловое излучение глаза. Вся деревня уже пылает, только почерневший от времени амбар на обочине угрюмо смотрит окнами-отдушинами, словно приготовившийся к страшной смерти, но не просящий у врагов пощады. У стены стоят две канистры с бензином, пока не раскупоренные.

В моей руке маленький круглый предмет, очень напоминающий карманный фонарик, отливающий зелёным металлическим блеском. Я знаю его короткое шипяще-цокающее название на своём языке, но немногие местные аборигены, знакомые с этим прибором, называют его строго-функционально: «прибор для уничтожения быстролетящих и сильнобронированных объектов». Его обычно не применяют против людей. Но я совершенно спокойна — я и не собираюсь убивать им людей. Только этих существ, людьми безусловно не являющихся.

Суетящийся невзрачный человечек. Нет, неправильно — злобный маленький зверёк, очень хитрый и крайне опасный. Это он навёл вот этих крупных кровожадных тварей, одетых в чёрное. С него и следует начинать.

Человечек лопается, как гнилой мешок, валится наземь, нелепо суча ногами. Слабо. Надо усилить разряд.

Здоровенный эсэсовец в расстёгнутом мундире с засученными по локоть рукавами лопается, как бомба, разлетаясь кровавыми шмотьями, и только рука, намертво вцепившаяся в примитивное убивающее оружие («автомат», вспоминаю я местное людское название), почему-то падает на то место, где он только что стоял. Остальные его коллеги палят в белый свет, как в копеечку. Это бессмысленно. Разве можно уловить знойное марево среди раскалённого, струящегося воздуха громадного пожара? Пальба длится лишь несколько секунд, и вот уже возле амбара валяются в беспорядке разрозненные руки, ноги и головы, не считая более мелких фрагментов. Двое успевают нырнуть в люки уродливой варварской машины с толстыми железными стенками. Механизм издаёт громкое рычание, выбросив сзади вонючие чёрные клубы дыма, и с лязгом начинает движение. Но это движение длится всего одну секунду, не больше. Я направляю прибор на дикарский механизм. Мощный взрыв срывает с него и отбрасывает нелепую железную коробку с длинной трубой, облако огня окутывает останки уродливой машины. Очевидно, машина была битком набита горючими и сильновзрывчатыми веществами, усилившими действие прибора.

Невдалеке ещё трещат очереди, гулко хлопают одиночные выстрелы — партизаны добивают уцелевших эсэсовцев. К амбару спешит, спотыкаясь и припадая на раненую ногу, молодой человек с автоматом другой конструкции, с круглой коробкой снизу. Я во сне знаю — это Пётр Иванович Дымов. Он бьёт прикладом по замку, потом припадает к своему оружию — короткая очередь, и замок распадается. Из распахнутых дверей валом валят перепуганные женщины, дети, много, много детей. Я успела… Я успела!

… — Просыпайся уже!

Я открываю глаза. Лицо мамы Маши поблёскивает от пота. Она явно устала.

— Спасибо, мама Маша… — я тяжело дышу. Голова гудит, как колокол.

Она пытается улыбнуться.

— Я не нарочно, честное слово. Мне пришлось погрузиться в самую глубь твоего подсознания, и это просто обратная ментальная связь. Но ты кое-что понял, и я рада, что так вышло.

— Как скоро я её увижу?

— Вот тут спешить не надо, Рома. Я буду проверять каждый ген отдельно, и очень тщательно. И процесс превращения торопить не следует. В общем, где-то в конце октября.

Я молчу. Внутри меня уже давно вертится один вопрос, задавать который я не смею — мне страшно. Мама Маша смотрит на меня спокойно, внимательно. Ждёт, когда я соберусь с духом.

«Мама Маша, почему вы так добры, неестественно добры ко мне? Вы же с Уэфом должны меня ненавидеть, по всем законам природы должны»

«Поясни»

«Чего тут неясного? Из-за меня ваша дочь превращается в человека, для вас — в инопланетное животное»

Её глаза сузились и потемнели.

«Моя дочь для тебя тоже инопланетное животное?»

Я ошарашен.

«Ирочка?! Да вы… да ты что?!!»

«Тогда почему ты считаешь, что обратное утверждение верно?»

«Ну хорошо, я не так выразился, не животное — другой вид разумных. Я же отнимаю у неё эти годы, десятилетия…»

Её глаза сузились ещё сильнее.

«Ты действительно собираешься отнять у неё эти годы?! А вот моя мама — а Иолле она бабушка — считает, что ты их ей добавишь — долгие счастливые годы, а хорошо бы и десятилетия Ты не забыл, что мы сами призываем свою смерть, только когда жизнь становится абсолютно бессмысленной?»

«Бабушка?»

«Чему ты удивляешься? Поступок Иоллы так дико необычен, что обсуждался на нашем семейном совете»

Действительно. Я как-то забыл, что у ангелов тоже бывают бабушки и дедушки.

Я смотрел ей в опасно сузившиеся глаза. И не боялся.

«Куда делись твои выдающиеся телепатические способности, мама Маша? Неужели не ясно, о чём я веду речь? Я хочу, чтобы она жила и после моей смерти, снова молодая и красивая, и нашла новое счастье. Мне невыносима мысль, что я утащу её с собой в могилу. Она должна захотеть жить дальше, после меня»

Вот теперь она смотрит грустно-ласково. Так куда лучше.

«Я начинаю верить в тебя, Рома. Возможно даже, что моя мама права — ты её половинка, заброшенная на другую планету»

Я собираюсь с духом, меня мучает ещё один вопрос.

«Мама Маша, скажи, если бы тогда нам стёрли память, ей было бы лучше?»

Её глаза задумчивы.

«Не знаю, Рома. Теперь уже не знаю. Могу лишь сказать — тогда, за столом, процесс ещё был обратим для неё, она бы справилась, забыла тебя. Хотя Уэф сомневается»

«Зачем же вы… ты выступила…»

«Я же объясняла — потому что дура. Так что вы с Иоллой не расстраивайтесь — не вы одни»

«А почему папа Уэф не возразил?»

Она рассмеялась в голос.