Андрей Столяров - Маленькая Луна (сборник) Страница 33

Да-да, конечно, все дело заключалось во времени. Вероятно, правы были те авторы, которые полагали, что между вспышками трансформаций, ведущих к образованию более высоких структурных единств, будто штиль между бурями, пролегают периоды длительного спокойствия. Периоды интегративной устойчивости, периоды накопления сил. Причем это очень важные онтологические периоды. В эти моменты происходит выстраивание новой целостности, постепенная утилизация остаточных фрагментов прошлого, упорядочивание нормирующих системных связей. То есть постепенно утверждает себя тот базис, на основе которого будет осуществлен следующий эволюционный прорыв. Ему это было понятно. Другое дело, что если положиться на естественный ход событий, если следовать уже проторенной тропой, то неизвестно, сколько придется ждать. В земных реалиях абиогенный синтез занял около миллиарда лет. Природа, видимо, отдыхала, осторожно пробуя различные варианты. И пусть в условиях эксперимента, в условиях ускоренного развития, когда основные, самые медленные этапы уже позади, процесс биохимической интеграции пойдет намного быстрее, он все равно может растянуться настолько, что никакой жизни не хватит. Он просто не успеет достичь того, к чему так долго стремился. И что тогда? Тогда вся жизнь, все жертвы будут напрасны.

И еще одно обстоятельство не давало ему покоя. Как раз за последние месяцы он просмотрел целый ряд публикаций о так называемом «Молчании Космоса». Проблему эту можно было сформулировать так. Если наша Вселенная действительно образовалась в результате Большого взрыва, если она, как предполагается, однородна, то есть одни и те же физические законы наличествуют во всех ее областях, то жизнь не может быть явлением уникальным. Ведь количество галактик не ограничено: условия, необходимые для биогенеза, воспроизводились уже бесчисленное количество раз. Жизнь должна присутствовать во Вселенной в виде множества очагов. А поскольку Земля – вовсе не центр мироздания (часть галактик возникла значительно раньше, чем наш Млечный Путь), то и многие внеземные цивилизации должны были значительно обогнать человечество в своем развитии. Они уже давно должны были выйти в космос, достичь Земли, по крайней мере, овладеть такими средствами коммуникаций, чтобы громко заявить о себе. Это все достаточно очевидно. Между тем поиск сигналов искусственного происхождения, начатый еще в 1951 году, был пока безуспешным. Никто не взывал к человечеству из пустоты. Ничто не свидетельствовало о том, что звездная колыбель выносила хотя бы еще одного младенца. Несомненно, очень существенный аргумент в пользу креационистских воззрений. Получалось, что жизнь на Земле возникла все-таки не природным, эволюционным путем, а была создана, сотворена некой сверхчеловеческой силой. Значит, тайна ее лежит за пределами разума и обычными научными методами ее не постичь. Вывод, прямо скажем, неутешительный.

Вот почему он едва сумел подавить нервную дрожь, когда впервые воочию увидел «Бажену». Обнаружилась она в Институте экспериментальной физиологии на другом конце города и, хотя, не будучи подключенной, не будучи даже до конца собранной, представляла собой лишь массу летаргического металла, но ее серые обтекаемые панели с хромированными пластиночками, три последовательных шкалы, охватывающие диапазон всех мыслимых и возможных частот, ее вытянутый проем, куда помещался аквариум, завораживали до немоты и производили сильнейшее впечатление. «Бажена» была создана именно для него. Он почувствовал это сразу же, с первого взгляда. И потому, когда тамошний довольно-таки унылый работник административно-хозяйственной части объяснял ему, поправляя галстук, что «вот, мол, купили, валютой плачено, а что теперь с ней делать, не знают. Может договоримся, а? Необязательно деньгами; с баланса на баланс, например?» – Арик его практически не воспринимал. Слова не задевали сознания. Он только ждал, пока хоть чуть-чуть разойдется в горле судорожный восторг. А дождавшись, сказал все еще не своим, хрипловатым, с надрывом, подозрительно напряженным голосом:

– Конечно, договоримся. Я ее у вас забираю…

Торжество было полным и несомненным. Его удивляло лишь то, что почему-то никто его восторгов «Баженой» не разделял. Бизон, в частности, отнесся к этому предложению весьма скептически. Разговор их на следующий день продолжался почти сорок минут и ни к чему хорошему не привел.

Бизон был согласен, что идея выглядит интересной:

– Вы таким образом, вероятно, сможете создать расширенную гомеостатическую среду, имитировать данный процесс в масштабе всей биосферы. Избавитесь, так сказать, от локальных лабораторных ограничений. А с другой стороны, как-то все это… м-м-м… отдает алхимией… Расчет на случайность, на то, что природа сама знает, как ей поступить. А вы уверены, что она знает?..

– Что вас смущает? – напрямую спросил Арик.

– Ну, если честно, я этого немного боюсь. И я не уверен, что смогу изложить свои опасения достаточно убедительно. Они основаны не столько на логике, что, вероятно, еще можно было бы как-то понять, сколько на интуиции – на том опыте, который нарабатывается всю жизнь… Конечно, познание не остановить. Человек так устроен, что он всегда будет стремиться в неведомое. Наука – это и есть пересечение всех границ, и только она дает нам подлинную свободу. Мы, разумеется, уже не откажемся от расширяющегося бытия. Мы будем упорно осваивать все новые и новые области знаний. И все же кажется иногда, что это неудержимое движение к пропасти. Резервы разума истощились. Ныне мы подступаем к границам, которые лучше не пересекать.

Арик его искренне не понимал:

– Таких границ нет и не может быть. Раз уж предел обозначен, то рано или поздно он будет преодолен. Над пропастью будет воздвигнут мост, через неизвестное море поплывут корабли. В конце концов, так было уже множество раз. Наука еще никогда не отступала перед неведомым. Бывало, задерживалась, примеривалась, долго топталась на месте, но потом, несмотря ни на что, все равно шла вперед…

Бизон, соглашаясь, кивнул:

– Да-да, конечно, другого ответа я от вас и не ждал. Тем более что и сам много лет думал примерно так же. Но существует одно обстоятельство, которое следовало бы иметь в виду и о котором в лихорадке познания, как правило, забывают. Мы все, разумеется, жаждем истины. Мы полагаем, что ничего выше истины нет. Ради истины мы готовы идти на любые жертвы. Однако ведь истина может быть не только прекрасна, как о том говорят, она может быть и ужасна – настолько, что человеческий разум будет не в силах ее воспринять. Истина может оказаться хуже безумия. Вы никогда не пытались представить, что – там, на другой стороне?..