Сирил Корнблат - Синдик Страница 33

— Ты дурачок семью семь раз.

Увидев, что к нему снова вернулось сознание, Марта ядовито сказала:

— Да, на этот раз, уже в пятый, я вернулась. Мне давно надо было идти своей дорогой в Англию и собрать свою банду, но я вернулась, сама не знаю, почему. Я услышала, что тебе больно, и подумала, что пусть тебе это будет уроком — не будешь есть ядовитые корни, но я все-таки вернулась.

— Не уходи! — горячо воскликнул Орсино.

Она поднесла к его губам чашку из коры и заставила его глотнуть какой-то тошнотворный напиток.

— Не беспокойся, — горько сказала Марта, — я не уйду. Я сделаю все, что ты пожелаешь, и это говорит только о том, что я такая же дура, как и ты — дурак, даже больше, потому что мне лучше знать. Я помогу тебе найти ее и снять с нее это заклятие. Да поможет мне моя божественная сила, потому что сама я себе помочь не могу!

Через день он выздоровел и быстро нашел себя в роли домохозяйки, готовя еду, съедая ее и прибирая в пещере. Но то, что делала она, было гораздо важнее. Она часами лежала, вся расслабившись, в тени огромных камней, редко дыша, иногда что-то бормоча шепотом, что расслышать было невозможно. Что-то бессвязное и отрывочное. Задачей Чарлза было увязать это между собой, соотнося отрывочные кусочки с целым, читая мысли по ее лицу, словно пытаясь узнать о содержимом сосуда по его внешнему виду.

«… какие-то штуки, как спиленные стволы деревьев, вы называете их корпусами… отмеченные зелеными крестиками, нарисованными на их торцах, целая груда… она смотрит на них и думает, что это плохо, что их скоро должны применить… он лежат под деревянным навесом… худой мужчина, на его лице смерть, а в сердце — ненависть… он одет в голубое и желтое… он втыкает палочку в желтое, это широкая лента на его запястье, вы называете ее наручниками… он бьет наручниками в нос какому-то парню и дико кричит, а парень чувствует, что он сейчас захлебнется собственной кровью… все это около лодки, которая тонет… нет, которая плавает… этот парень, он толстый, небольшого роста, он убивает и убивает, он бы убил его, если бы мог…»

Сторожевой катер появлялся у берега два раза в день, сразу после рассвета — на севере и чуть южнее — перед заходом солнца. Они должны были быть осторожными — с катера берег просматривался через мощные бинокли.

«… снова тот человек, у которого болит живот, но на этот раз он спит… он проклинает капитана… он должен был прочистить бинокль, но не прочистил… наверняка на берегу нет ничего, что бы нас касалось… восемь хороших парней на борту и эта сволочь капитан…»

«… там дверь, помеченная кругом, а рядом с ним зигзаг, линия вверх-вниз… они навязывают ее машинным отделением… там все громыхает… машина ходит туда-сюда, туда-сюда… место, где они режут металл, как дерево, на машинах, которые крутятся… смертельно больной маленький человек брошен вниз и прикован цепью… шрамы на его лице, он не может встать, суставы — как вода, мускулы жесткие, как сухие ветки, он боится… они проклинают его, они его бьют, они тащат его к крутящимся машинам… они… они… они…»

Она закричала и села. Глаза ее не замечали Чарлза. Марта подняла одну руку и хлопнула себя по щеке — это прозвучало словно пистолетный выстрел. Голова ее от удара качнулась, а глаза вернулись из небытия.

Она так и не сказала Чарлзу, что они сделали с больным рабом в машинном отделении, а он не спросил. После еды она снова вернулась в состояние транса, но не могла сконцентрироваться, и все полтора дня путалась, сама сомневаясь в своих видениях и заменяя их символами.

Жестокая кровавая схватка двух псов на столе в отделе кадров совсем смутила Чарлза, пока он не догадался, что на самом деле это была перебранка двух молодых офицеров. Постепенно эта цензура кончилась.

Без письменных принадлежностей, не в состоянии записать для памяти все, что она рассказала, Орсино очень сомневался, что сможет собрать это все воедино. Он сам себе поражался — благодаря постоянным упражнениям его память стала гораздо лучше.

С каждым днем в его мозгу складывались все более четкие картины положения дел с личным составом в Нью-Портсмуте: хронически усталый артиллерист, чьим основным стремлением было обойтись минимальными усилиями; сексуально озабоченный коротышка из разведки, живший только ради борделей, где тот выбирал женщин постарше, годящихся ему в матери; какой-то скользкий тип из Управления кадров, бывший импотентом в постели и противным тираном на службе; адмирал, знавший, что умирает, и ненавидевший всех, кто моложе его, пропорционально их возрасту и состоянию здоровья…

И…

«… эта твоя женщина… она там не дома… она не дома… Дома… где-то… толстый мужчина, тот, что убивает, говорит ей, но она… да, она… нет… она не… она отвечает ему… говорит о заморских…»

— Ли Фалькаро, — прошептал Чарлз. — Ли Беннет.

Замершее в трансе лицо не изменилось; потусторонний шепот продолжался:

«… Ли Беннет на ее губах. Ли Фалькаро глубоко внутри…

там внутри и лицо Чарлза Орсино…» Его пронзила острая боль.

На седьмой день у них обоих вскочили фурункулы, поднялась температура и начался понос — какая-то инфекция, с которой они не могли справиться. Сначала ослабло ее восприятие — Марта лежала на траве, кожа была сухой и горячей, глаза пусты. Потом она еще больше ослабла, и это стало уже угрожающе выходить из-под контроля.

Слова потоком извергались из нее, перекрывая друг друга. Многое Чарлз не мог расслышать, а многое из того, что слышал, не мог запомнить. У него были свои фурункулы, температура и понос. Но кое-что из того, что он разобрал и запомнил, он попытался забыть; это было слишком ужасно, это полное срывание покровов, полное обнажение сокровенного.

То ли голодание, то ли сопротивляемость организма сначала вылечили его, а потом и ее. Пока она приходила в себя и Чарлз выкармливал ее мясным бульоном, он все время пытался упорядочить то, что услышал. Орсино продумал дюжины планов и отказался от всех, пока Марта не набрала достаточно сил, ведь от нее оставались только кожа да кости. Наконец, в его голове возник план, от которого он отказаться не смог.

Глава 15

На этот день командору Гриннелу выпало дежурство, и это свербило его, как болячка. В разведуправлении таких дежурств обычно не было. Ты рискуешь жизнью, выполняя секретное задание, а господа из береговой охраны валяют дурака, но тем не менее именно ты сидишь в этом здании с пистолетом 45-го калибра на боку, впереди тебя ждет нескончаемая ночь, а добрый десяток Охранников где-то спокойно храпят. Согласно распорядку он должен проводить обходы нью-портсмутских улиц и проверять часовых. Несмотря на это, они все равно до рассвета напьются в ночных кабаках и будут терпеливо ожидать смены. Какой-нибудь сверхсознательный молоденький офицер наткнется на них, разбудит, осыпет проклятьями и уйдет с чувством выполненного долга. Такое случалось довольно часто. Но он, командор, не сможет спустить это просто так, по крайней мере, без суда над особо провинившимися. Тогда придется перепортить столько бумаги и возникнет столько хлопот, что в его личном деле это будет не очень приличным. Личное дело, личное дело! Всегда следует прежде всего думать о своем личном деле! Именно поэтому ты получил это звание и все, что с ним связано.