Дженнак неуязвимый - Ахманов Михаил Сергеевич Страница 34

Тело вдруг сделалось легким, точно пушинка с грудки керравао. Теперь он подтягивался вверх, хватаясь за стержни пальцами, двигался со скоростью, недоступной скалолазам, в самом деле почти летел. Крючья удалось забить почти до основания стены, которая продолжала утес, соединяя две пирамиды. Последние крючья Дженнак вгонял сам, в темноте, два дня назад, повиснув над пропастью и орудуя увесистым молотком. Над его головой снова и снова проносились снаряды, начиненные перенаром; одни перелетали стену и взрывались во дворе, другие били в каменную кладку, и тогда на плечи Дженнака сыпались пыль и мелкие осколки. Разрушить стену снаряды не могли, но грохот производили изрядный, а заодно держали оборонявшихся в напряжении. Наконец сотни две аситов, вооруженных карабинами, открыли со стены огонь, целясь в баркасы и хлопотавших у метателей изломщиков. Накрапывал дождь, было темно, стрелки палили в ответ на огненные вспышки, и никто из защитников не мог вообразить, что на скале под ними висит человек с молотком и десятком крючьев. Дженнак успел забить их до зари и благополучно спустился к холодным байхольским водам. Затем, в Дни Паука и Камня, изломшики не проявляли активности, и враг успокоился. Все выглядело так, словно нападающие убедились в бесцельности бомбардировки с озера, что было ясно всякому, кто смыслил в военных делах. Чтобы нанести ущерб цитадели, был нужен броненосец с мощными метателями, а не полудюжина баркасов.

Добравшись до основания стены, Дженнак потянул за веревку, поднял три привязанных к ней каната и закрепил их на крюках. Канаты тут же натянулись, потом задергались - изломщики полезли на скалу. Теперь снизу доносился шорох, но едва слышный - это подошвы сапог терлись о камень и скрипела кожаная амуниция. Прислушавшись и решив, что звуки слишком слабые и на стене незаметны, Дженнак продолжил восхождение. Стена возносилась над ним примерно на тридцать локтей, но не являлась серьезным препятствием: кладка давала опору для пальцев, и его заботил не столько подъем, сколько состояние небес. Над Байхолом, скрывая луну, ходили тучи; было бы неплохо, если бы светлый лунный лик так и остался за этой завесой.

Он быстро преодолел стену, распластался на гладких каменных плитах и завертел головой, высматривая часовых. Стена соединяла нижние уступы двух массивных пирамид, стоявших над берегом; третья, обращенная к городу, находилась в четверти полета стрелы. Дженнак разглядел крепостные метатели на ее ярусах, но на ближних пирамидах их не было - аситы считали, что с озера крепость неприступна. Зато обнаружились часовые, по одному на каждой пирамиде.

В темной пропасти раздался едва слышный шорох, затем над краем стены поднялась голова. Дженнак различал только неясные контуры, лохмы волос, перевязанных лентой, усы, растрепанную бороду и торчавшую над плечом рукоять клинка. За головой появились руки, пахнуло «горлодером», и старый Обух выполз на стену.

   - Возьмешь часового. Вот того, - прошептал Дженнак.

   - Хрр... счас, атаман, - деловито отозвался Обух, вытащил флягу, глотнул и растаял в темноте.

Удивительная вещь! Хоть с трудом, но все же Дженнак различал угловатые контуры метателей и силуэты часовых, даже мачту эммелосвязи, а вот Обуха, как ни присматривался, заметить не смог. Ветеран двигался тише рыбы в воде и незаметнее змеи.

Страж, доставшийся Дженнаку, стоял к нему спиной, смотрел на город, на площадь перед крепостью, где у харчевен и лавок горели фонари, на дорогу, что вела к насыпи одноколесни- ка. Это стало последним, что ему пришлось увидеть - Дженнак обхватил часового за шею и перерезал горло.

Опустив труп на гладкие плиты, он заглянул в лицо убитого.

Впалые щеки, тонкие губы, крючковатый нос... Несомненно, часовой был атлийцем. Атлы и тасситы, два основных народа аситской империи, так и не слились воедино и даже желания к этому не проявляли. Атлы, искусные земледельцы, превосходные строители, умелые администраторы и не очень хорошие воины, считали тасситов варварами, а те отвечали им презрением, ибо ценили в мужчинах лишь воинскую доблесть и удачливость. Как сто и двести лет назад, тасситы делились на множество племен, но по степи уже не кочевали, а занимались оседлым скотоводством. Разводили не только огромных косматых быков, но также птицу, ослов, лошадей и других животных, завезенных из другого полушария. Еще с большим желанием шли в войско сагамора, где считались главной ударной силой и воевали в пехоте и коннице всюду, от Китаны до бихарских пустынь. Но к гарнизонной службе тасситы были не приспособлены. В крепостях, при метателях и различных машинах, на флоте и воздушных кораблях служили атлы и выходцы с Западного побережья.

Здесь нет тасситов, подумал Дженнак. Это хорошо. С тасситами хлопот не оберешься.

За его спиной продолжалось непрерывное бесшумное движение: изломщики поднимались на стену, сбрасывали в пропасть канаты, тянули наверх товарищей. Второй страж уже валялся в луже крови, а старый Обух, размахивая клинком, делил людей на два отряда: тех, кто под его водительством захватит береговые пирамиды, и тех, кто возьмет ближнее к городу ук-

репление. В нем находились казармы стрелков, так что схватка ожидалась яростной - изломщиков было впятеро меньше, чем аситов. Правда, аситы спали, а изломщики - вот они, с карабинами и клинками, готовые к бою.

Люди Обуха полезли на верхние ярусы, потащили горшки с перенаром и запальные шнуры. Дженнак вытянул руки к стенам, сходившимся у третьей пирамиды, и к ней устремились цепочки бойцов; его воины тоже несли взрывчатку и сумки с громовыми шарами. Когда-то, давным-давно, атлиец-убийца едва не прикончил его, взорвав перенар в гавани Хайана... Его не прикончил, но ранил О’Каймора... Воспоминание об этом мелькнуло в голове Дженнака и исчезло. Нынешний перенар, смешанный с сихорном, был не чета старинному, а громовые шары, в отличие от прежних, больше походили на цилиндр в стальной ребристой оболочке. О тех шарах, тяжелых и очень опасных - для взрыва поджигались фитили, - никто уже не помнил даже в диких лизирских дебрях. Дженнак тоже бы забыл, если б не случай с тем атлийцем...

Шагая по стене со своим отрядом, он запрокинул голову и убедился, что тучи не разошлись, и в небесах все та же непроглядная тьма. Изломщики скользили в этом мраке точно стая злобных сеннамитских чудищ, направляемых самим Хардаром, рогатым и клыкастым демоном войны. Не прошло и десятка вздохов, как впереди послышался и сразу оборвался стон, и вниз полетели тела убитых стражей. Внутренний двор, замкнутый в треугольник стен, был по-прежнему тихим и безлюдным, и никакого движения в нем не замечалось, только подрагивало на ветру пламя газовых факелов. Со двора в пирамиды вели входные арки, забранные решетками, но такой же вход был на каждом ярусе, кроме верхнего. Люди Дженнака уже подтаскивали к этим решеткам горшки с перенаром, выбивали пробки, втыкали в черный вонючий порошок запалы, тянули похожие на тонких змей шнуры. Потом кто-то повернулся к Дженнаку и молвил:

   - Готово, атаман. Палить?

   - Все на стены! - Толпа отхлынула с уступов пирамиды, и Дженнак скомандовал: - Поджигайте!

Вспыхнули и понеслись по запальным шнурам синие огни. На обращенных к озеру укреплениях тоже замерцало пламя; его языки скользили стремительно, точно огненные ящерки, бегущие от дождя к спасительной норе. Потом ближнюю к Дженнаку пирамиду озарили огненные столбы, и гром раскатился над Удей-Улой, сразу отозвавшись эхом у озерного берега. Полетели искореженные решетки, обломки камня, стволы и станины метателей; резко запахло перенаром, от едкой пыли защекотало в ноздрях. Город, спящий у подножия крепости, вдруг пробудился, наполнился криками, стуком дверей, ревом скотины и тревожным пением сигнальных горнов; загорелись в окнах огни, запылали факелы, и улицы, еще мгновение назад пустые, внезапно выплеснули на площадь толпы народа; женщины, подростки, старики и редкие мужчины были полуодеты, но каждый нес оружие, топор или рогатину, древний карабин или кузнечный молот. Грозный гул поднялся над городом, ударил в ворота крепости таран, сверкнули вспышки выстрелов, но этого Дженнак уже не слышал и не видел. Он был за стенами пирамиды, на лестнице, ведущей вниз, в казармы первого яруса; сотни ног грохотали за его спиной, сотни рук вздымали клинки, сотни глоток рычали и ревели, и от разбойного дикого вопля содрогался воздух.