Андрей Силенгинский - На килограмм души (сборник) Страница 34

– И вы становитесь бессмертным, – Иван Сергеевич прервал мои раздумья. Сможете жить сколь угодно долго.

– А несчастные случаи? – надо же, я уже интересуюсь деталями!

– С вами их не произойдет.

– А если я вдруг решу покончить жизнь самоубийством?

– У вас ничего не получится, – ответы были короткими, ясными и не допускающими возражения. Но я все же возразил.

– Ничего себе не получится! А если я спрыгну с двенадцатого этажа? – мой офис как раз на двенадцатом.

– Останетесь целым и невредимым. Но привлечете к себе много внимания. Не советую.

– А если… – я порылся в памяти в поисках чего-нибудь совсем бесповоротно-фатального. – Если я спрыгну в камнедробилку?

– Вероятней всего она выйдет из строя, – пожал плечами посетитель. – Но к чему утруждать себя подобными изысканиями. У вас будет возможность в любой момент порвать с бессмертием. Никаких требований или ограничений по времени. Вы сможете снова стать смертным завтра или через несколько тысяч лет. Вы можете навсегда оставаться бессмертным.

Выглядело это… ну, очень уж идеально, что ли. А я бизнесмен и привык с сомнением относиться к чересчур выгодным сделкам. Бесплатный сыр, он… хотя, никакие мышеловки мне не будут страшны. Но я все же поискал подвох. Не нашел. Ну что я могу потерять, если хоть завтра смогу все вернуть на круги своя?

Стоит ли верить Ивану Сергеевичу (это имя теперь казалось мне удивительно неподходящим для этого человека… человека?), что он не потребует от меня ничего взамен? По-видимому, да. Ведь если он может что-то отнять у меня без моего согласия, то он бы это сделал и так, без всяких заманчивых предложений. Если же он намерен заполучить мою душу – а ничего другого мне в голову не лезло – то давать мне бессмертие не в его интересах.

Но все же так быстро согласиться я не мог. Инстинкт, если хотите.

– А что я буду делать на протяжении такой долгой жизни?

Я, по правде говоря, задавал этот вопрос для затравки и был уверен, что Иван Сергеевич ответит что-нибудь вроде «Что захотите!». Но он, секунду помедлив, ответил очень серьезно, глядя своими грустными глазами в мои:

– Я думаю, главным образом искать ответы на вопросы.

– На какие вопросы? – я слегка опешил.

– О! – Иван Сергеевич развел руками. – Разве я должен их вам задавать? Вы это будете делать сами.

Я смотрел на свои руки и молчал. Иван Сергеевич не торопил меня. Что ж, находить интересные вопросы и искать на них ответы – это занятие, которому стоит посвятить жизнь. Долгую-долгую жизнь. Решение для себя я уже принял, и теперь пришло время его озвучить.

– Я согласен!

Иван Сергеевич кивнул головой. Спокойно, уверено – он не ожидал другого ответа. Да и кто бы на моем месте ответил иначе? В тот же миг сознание заполнилось густым-густым туманом. Через секунду, а может быть через час, не знаю, туман рассеялся. Я понял, что процесс «обессмертивания» завершен, но все же переспросил:

– Теперь я бессмертен?

– Да, – Иван Сергеевич уже встал с кресла.

Прежде чем он ушел, я вспомнил, что необходимо задать ему один важный вопрос.

– Иван Сергеевич, что мне нужно сделать, если я захочу снова стать смертным?

– Все очень просто. Вам нужно передать этот дар любому человеку. Для этого всего-навсего необходимо его устное согласие. Все произойдет само собой.

Вот оно что! Я был немного обескуражен. Иван Сергеевич тем временем направлялся к выходу из кабинета. Но мне нужно у него еще так много узнать!

– Подождите! – окликнул я его. Посетитель обернулся возле самой двери.

– Так вас действительно зовут Иван Сергеевич? Просто Иван Сергеевич?

– Валентин Николаевич, – он смотрел на меня немного укоризненно. – За все время нашей беседы я не сказал ни слова неправды.

– Так вы… – я никак не мог собраться с мыслями, не мог сформулировать то, что хотел сказать. – Почему… почему вы выбрали именно меня?

– Вот вам и первый вопрос, – улыбнулся Иван Сергеевич. – Прощайте, Валентин Николаевич.

Он уже из дверей кинул на меня последний взгляд. Глаза были очень усталыми. Невероятно усталыми. Но счастливыми. Грусть исчезла. Иван Сергеевич покинул мой кабинет.

Я в испуге подошел к зеркалу. Нет, ничего. Его грусть не переселилась в мои глаза. Он в самом деле, наверное, ничего не взял от меня взамен. Но его глаза не выходили у меня из головы. Почему он выбрал именно меня?.. Об этом интересно будет подумать, хотя я чувствовал, что едва ли смогу прийти к определенному выводу в ближайшее время.

Но куда сильнее меня интересовало другое. На какой вопрос нашел ответ сам мой недавний посетитель? Мне очень не хотелось искать ответ, но тем не менее я знал, что буду настойчиво делать это. Всю свою долгую жизнь.

Вчера и послезавтра

Апокалипсис… А-по-ка-лип-сис.

До чего крепко увязло слово в голове – битый час выкинуть не могу. Как маленькая липкая бумажка, приклеившаяся к пальцам – тряси рукой, не тряси, никак не избавишься.

Апокалипсис.

Самое странное – в душе нет ни боли, ни злости. Пустота. Даже страха, можно сказать, нет. Изредка налетит внезапным порывом леденящий ужас, сожмет костлявой рукой сердце – и тут же отпустит. Все. Снова пустота. Только опять и опять тянет посмотреть на экран, что там наверху. Как будто что-то может измениться…

Апокалипсис.

Дурацкое слово, почему оно прилипло именно ко мне? Я ведь никогда не был особо религиозен… Да чего там, атеистом всегда был. А сейчас? Сейчас, наверное, самое время начинать верить в Бога. В последние дни жизни. Но я еще не успел как следует обдумать этот вопрос. Все-таки, умру я, скорее всего, еще не завтра, разобраться в себе успею.

Апокалипсис.

Наверное, сегодня все газеты вышли бы с таким заголовком. Ну, не все, но многие. Только газет больше нет. Ничего больше нет. Даже людей. Кучка выживших счастливчиков не в счет. Сколько их всего, интересно? Бронич считает, что порядка двух-трех тысяч. Я думаю, он преувеличивает. Не может быть так много фанатиков, вроде него, или случайно оказавшихся в подходящем месте, вроде меня. Сотня-другая… от силы.

Впрочем, какая разница? Сколько бы их… нас не было, все мы обречены. Мы тоже покойники не намного живее тех, что сгорели в адском пламени последней войны.

Фу, какой безобразный штамп!.. Стоило подумать о газетах, мысли пошли – соответствующие. Не надо думать о газетах. Не надо думать о том, чего больше нет и никогда уже не будет. О газетах, кино, футболе… о людях.

Чушь какая! О чем тогда думать? О том, что выжженная земля еще лет двадцать будет таить в себе невидимую, но смертельную опасность для человека? О том, что скоро все случайно выжившие умрут от самого банального голода, даже если найдут укрытие от радиации? Об этом бункере – комфортабельном свинцовом гробе, зарытом в землю? О тусклой лампочке над головой? О Брониче?