Фредерик Пол - Врата. За синим горизонтом событий Страница 36

— Несомненно.

— Вы не должны считать себя ответственным, если вам этого не хочется.

— Но я хочу быть ответственным.

Он спрашивает почти небрежно: «Вы понимаете, почему это так? Почему вы хотите считать себя ответственным за все неправильное?»

— Дерьмо, Зигфрид, — с отвращением говорю я. — Твои цепи опять замкнуло. Вовсе не так. А вот как… Когда я сижу на пиру жизни, Зигфрид, я так занят мыслями о том, как оплатить чек, думаю о том, что подумают обо мне, платящем по чеку, люди, думаю о том, хватит ли мне денег, чтобы расплатиться, — я так занят всем этим, что не начинаю есть.

Он мягко говорит: «Я бы не советовал вам пускаться в такие литературные отвлечения, Боб».

— Извини. — Но я не чувствую себя виноватым. Он сводит меня с ума.

— Но если использовать ваш образ, Боб, почему вы не слушаете, что говорят другие? Может, они говорят о вас что-нибудь хорошее, важное.

Я сдерживаю стремление порвать ремни, пнуть его улыбающийся манекен в лицо и уйти отсюда навсегда. Он ждет, а во мне все кипит. Наконец я выпаливаю: «Слушать их! Зигфрид, ты старая спятившая жестянка, я только и делаю, что слушаю их. Я хочу, чтобы они сказали, что любят меня. Я даже хочу, чтобы они сказали, что ненавидят меня, все что угодно, лишь бы говорили со мной обо мне — от самого сердца. Я так напряженно прислушиваюсь, что даже не слышу, когда кто-нибудь просит меня передать соль».

Пауза. Я чувствую, что сейчас взорвусь. Потом он восхищенно говорит: «Вы прекрасно все выражаете, Робби. Но что я на самом…»

— Прекрати, Зигфрид! — реву я, на самом деле рассердившись: я отбрасываю ремни и сажусь. — И перестань называть меня Робби! Ты так называешь меня, когда тебе кажется, что я веду себя по-детски, но я давно не ребенок!

— Это не совсем вер…

— Я сказал: прекрати! — Я вскакиваю с кушетки и хватаю свою сумку. Достаю из нее листок, который дала мне С.Я. после выпивки и постели. — Зигфрид! — рявкаю я, — я от тебя достаточно натерпелся. Теперь моя очередь!

18

Мы вынырнули в нормальное пространство и почувствовали, как включились двигатели шлюпки. Корабль развернулся, по диагонали экрана проплыли Врата — грушевидный кусок угля с синеватым блеском. Мы вчетвером сидели и почти час ждали, пока не раздался удар, означающий, что мы в доке.

Клара вздохнула. Хэм медленно начал отстегивать свой гамак. Дред с отсутствующим видом смотрел в иллюминатор, хотя там видны были только Сириус и Орион. Мне пришло в голову, что для встречающих мы представим собой ужасное зрелище, способное отпугнуть новичков, каким когда-то был и я. Я слегка коснулся носа. Очень больно, а главное, воняет. Воняет внутри, и я никак не смогу уйти от этой вони.

Мы слышали, как открыли люк, появилась причальная команда; послышались удивленные голоса на разных языках: они увидели Сэма Кахане там, куда мы его поместили, в шлюпке. Клара шевельнулась. «Можно идти», — сказала она мне и двинулась к люку, который теперь снова находился вверху.

…………………………………………………………

Относительно карликов и гигантов

Доктор Азменион. Вы все должны знать, как выглядит диаграмма Герцшпрунга-Рассела. Если окажетесь в центре шарового скопления или вообще поблизости от компактной массы звезд, полезно составить диаграмму Г.-Р. для этой группы. Также обращайте внимание на необычные спектральные классы. Вы даже полушки не получите за F<G и R: все наблюдения за ними уже проведены. Но если вы окажетесь на орбите вокруг белого карлика или очень позднего красного гиганта, делайте любые наблюдения, какие сможете. Даже если эта звезда не центр вашей системы. А если побываете в хорошо бронированном пятиместнике около яркой звезды класса J, это даст вам по крайней мере несколько сот тысяч долларов, если доставите данные наблюдений.

В. Почему?

Доктор Азменион. Что почему?

В. Почему мы не получим премии, если побываем там не в бронированном корабле?

Доктор Азменион. Ах, это. Потому что вы просто не вернетесь.

……………………………………………………………………………

Один из людей с крейсера сунул голову в люк и сказал: «О, вы все живы. А мы думали…» Потом присмотрелся внимательней и больше ничего не сказал. Рейс был тяжелый, особенно последние две недели. Мы один за другим протиснулись мимо Сэма Кахане, который по-прежнему висел в импровизированной смирительной рубашке, сделанной Дредом из космического костюма, висел, окруженный своими экскрементами и кровью, глядя на нас спокойными безумными глазами. Двое из команды развязывали его, готовясь поднимать из шлюпки. Он ничего не сказал. И это было благословением.

— Привет, Боб. Клара. — Нас встречала команда бразильского крейсера. Это Френси Эрейра. — Похоже, вам досталось.

— Ох, — сказал я, — мы по крайней мере вернулись. Но Кахане в плохой форме. И мы вернулись пустыми.

Он сочувственно кивнул и сказал что-то, по-моему, по-испански, венерианке, низкорослой полной женщине с черными глазами. Она похлопала меня по плечу и отвела в небольшое помещение, где знаком велела раздеться. Я всегда считал, что мужчин обыскивают мужчины, а женщин — женщины, но если подумать, то это не так уж и важно. Она прощупала все швы моей одежды — и визуально, и при помощи радиационного счетчика, затем осмотрела мои подмышки и сунула что-то мне в задний проход. Раскрыла широко свой рот, показывая, чтобы я поступил также, заглянула туда и откинула голову, прикрыв лицо руками. «Ваша нос очень плохо пахнет, — сказала она. — Что было?»

— Меня по нему ударили, — ответил я. — Тот другой парень. Сэм Кахане. Он спятил. Хотел изменить курс.

Она с сомнением кивнула и посмотрела на повязку на носу. Слегка коснулась пальцем ноздри. «Что?»

— Здесь? Нужно было перевязать. Было много крови.

Она вздохнула. «Нужно снимать. — Немного подумала, потом пожала плечами. — Нет. Одеваться. Конец».

Я оделся и вышел, но это было еще не все. Начались отчеты. Мы все отчитывались, кроме Сэма; его уже отправили в Терминальную больницу.

Вам кажется, что нам нечего было рассказывать о своем рейсе. Все было уже записано и зафиксировано: для этого мы и делали наблюдения в пути. Но Корпорация работает не так.

Из нас вытягивали все факты, все воспоминания, все субъективные впечатления и самые беглые подозрения. Опрос продолжался два часа, и я старался — мы все старались — ответить на все их вопросы. Это объясняет, чем держит нас Корпорация. Оценочная комиссия может присудить премию буквально ни за что. Все, начиная от не замеченных ранее колебаний в цвете спирали до способа избавляться от санитарных тампонов, не спуская их в туалет. Говорят, так пытаются хоть как-то вознаградить экипаж после трудного, но бесполезного рейса. Что ж, это как раз о нас. Мы хотели предоставить им любые, самые ничтожные шансы.