Юрий Никитин - Никитинский альманах. Фантастика. XXI век. Выпуск №1 Страница 36

Мусорить не хотелось. Сержант подошел к окну и попытался расковырять ямку — авось шишка-то и сгниет. Нестерпимый жар обжег пальцы, Василий испуганно отдернул руку, едва сдержав бранные слова — на дне лунки искрился всеми цветами радуги яблочный огрызок. — Эх, ты!

Горемыка! — пожалела его Виевна, только что вернувшаяся в дом и помолодевшая на морозе лет эдак на двадцать. — Ничо! Не будет персты совать, куда не следует! — ехидно заметил Влас, показавшись вслед за Хозяйкой. — Я же не нарочно! — Ты слышал, дед, он нечаянно! — Я, вон, шишку хотел закопать! — Да их в лесу полно, чего же прятать? Не золотая, вроде бы? — Хозяин попробовал протянутую ему шишку на зуб и отдал в руки жене. — Выкинь ее на снег, мать. — Я как-то сразу не подумал. — Оно у русских всегда так…

Сначала делают, потом примериваются. Ну, да, ладно. Пора к столу. — Прах Чернобога!

Откуда такое в войну? — подивился Василий, глядя на яства, расставленные поверх узорчатой скатерти: блинчики с медом, лесные орехи, невесть откуда взявшаяся свежая малина, квашеная капуста и пироги с ней. Посреди стола стоял здоровенный горшок, где пыхтела гречка. — Ты хоть знаешь, кто Он такой? — рассердился Влас. — Да, я так! — смутился Василий, будто сболтнул лишнего. — Дядя ругался ну и я за ним эту привычку перенял сдуру. — А ты больше повторяй.

Вдруг он к тебе, и впрямь, Навь раньше срока обернет! — Ну-ка, молодой человек, дай-ка я тебе кашки положу! — суетилась рядом Виевна. Некоторое время Василий медлил, ему казалось несправедливым, что они там, в отряде, пухнут с голодухи, а здесь, совсем рядом живет некий лесник, и у него еды навалом. — Спасибо, однако!

Но мне к нашим пора, заждались поди. — Садись, герой! Тебе без проводника отсюда не выбраться. Да и как ты пойдешь, если ноги еле двигаются? — усомнилась Хозяйка. — Резонно. Ты, молодец, мою старуху больше слушай. Она — баба умная, хотя помогала одним дуракам. — А сам-то хорош, дурень старый! Раз помог сродственнику через реку перебраться, путь-дорогу указал, а тот возьми ЗлатоЯичко разбей, да и Потоп нам устрой. — Чего, вредитель оказался? — не понял сержант. — В некотором роде. — Так ведь, большую надо плотину взорвать, чтоб округу затопило. — Это, Вась, она так, фигурально выражаясь. После каши взялись и за сладкое. — Ох, крепка у тебя медовуха, хозяин!? — Есть такое дело! — согласился Влас. — Ты бы, муженек, рассказал нам что. Потешил бы гостя байкой. А после и проводишь его до отряду, — предложила Виевна. — Это можно, мать! Это я завсегда, пожалуйста! Васька заулыбался, ему было сытно, тепло, уютно. Он вдруг ощутил себя маленьким ребенком, которому добрый милый дедушка сказывает чудесные небылицы, а Васька сидит, разинув рот, и слушает их одну за другой, проглотив язык. — То случилось в стародавние времена, каких никто и не помнит. И не у нас это было, а в далекой стране, имя которой ныне Норвегия… — начал Хозяин сказочку:

«Близ свейской границы, в местечке Несьяр жил кузнец Торвильд. Жена его умерла молодой, а своих детей у них не появилось. Жениться вторично Торвильд не захотел, предпочитая жизнь вдовца, хоть и был вовсе не стар. Так и жил он пять лет один-одинешенек. По хозяйству правда иногда помогала сестра. Да обретался у него смышленый приблудный мальчонка. Кто и откуда он — никто не знал, потому как мальчик был нем, но для простолюдина — это скорее достоинство, чем недостаток.

Пацана нашли год назад на берегу — наверное, удрал с какого-то пиратского судна.

На хуторе жалели горемыку, хотя приютил его именно кузнец.

Найденыш работал, что называется, на побегушках. Сверстников дичился. Было свободное время — сидел на холодных камнях скалистого берега фьорда и тоскливо смотрел в море.

Случалось, Торвильд с горя крепко выпивал, да так что не мог найти кузню.

Мальчик помогал благодетелю доплестись до скамьи, стаскивал с кузнеца сырые грязные и вонючие сапоги, укрывал его теплой шкурой, словом терпел все невинные обиды со стороны Торвильда со смирением истинного христианина. Но набожная сестра Торвильда прозвала-таки пацана маленьким язычником, потому как никто не видел, чтобы он клал крест Господу. Впрочем, на хуторе смотрели на это сквозь пальцы, да и кузнецу было все равно. Немота оберегала мальчика от людской злобы, ибо его немощь виделась особой печатью Судьбы. Как-то раз в непогоду под вечер в дверь к Торвильду постучали: — Кого там черт принес? — буркнул кузнец, потянувшись за молотом на всякий случай. — Добрый человек, не пустишь ли ты усталого путника на ночлег? — Ну-ка, малец, посмотри! Сколько их там притаилось?

Мальчик глянул сквозь затянутое мутным пузырем окошко и показал кузнецу два пальца. — Что ж ты, странник, один просишься? Товарища не зовешь? — Это верно, мой конь и вправду мне лучший друг, чем иной человек! И если по утру ты берешься его подковать, то я в долгу не останусь! — рассмеялись за дверью. Торвильд вопросительно посмотрел на немого воспитанника, тот согласно закивал. — Ну, открывай тогда, да поживее. Не видишь, гость промок! Мальчик бросился выполнять приказание.

Он с трудом отомкнул тяжелый засов, пропустив незнакомца внутрь жилища. — Спасибо, Инегельд! — услышал хозяин дома. — Будь добр, позаботься о моем благородном скакуне. — Откуда ты знаешь, что этого немого мальчишку зовут Инегельдом. — Я много чего знаю.

Всяк имеет собственное имя, даже последняя тварь, а уже человек и подавно. Но ты сначала обсуши да напои гостя — потом и расспрашивай. «И что это я, в самом деле?» — подивился кузнец и, вспомнив законы гостеприимства, выложил на стол угощение, которое, конечно же, не могло бы удовлетворить изысканный вкус, но голодному сей ужин показался бы богатой трапезой. Тем временем незнакомец скинул длинный с капюшоном серый плащ и развесил его у очага. Торвильд сумел, наконец, рассмотреть ночного гостя во всех деталях. То был мужчина лет сорока пяти, несомненно, опытный воин, на что указывала пустая левая глазница, следствие ярой схватки. Густые светло-золотистые волосы путника стягивал стальной обруч с затейливым рисунком, кузнец вполне доверял своему взгляду мастера и был готов поклясться, что от Эльсинора до Упсалы вряд ли сыщется искусник, способный сотворить эдакое украшение. Рыжеватая правильно подстриженная борода незнакомца лопатой закрывала его бычью шею, спускаясь на могучую грудь. Широкие плечи и толстые, словно поленья, руки викинга свидетельствовали о недюжинной силе.

Вместе с тем его ночной гость был из знатных, потому что пальцы его обеих рук украшали богатые перстни. По роду занятий Торвильд знал толк в камушках.

Незнакомец почти ничего не ел, но пил он много, ничуть не хмелея.