Эдуард Маципуло - Нашествие Даньчжинов Страница 36

Вот почему я, как прилежный школьник, вчитывался в аккуратные рукописные строки при свете древней масляной плошки, выписывая непонятные слова, чтобы потом спросить монахов. Поражало множество притч и баек о глупцах. Вроде бы я не обнаружил в среде даньчжинов чрезмерного количества дебилов… Потом я догадался, что Небесный Учитель или кто-то другой использовали сочинение древнего автора о глупцах. Паразитизм чистой воды. Еще штришок к облику даньчжинского бога. Или я не прав и все еще не отрешился от заданности?

А снаружи, тем временем, не поступало никаких новостей, нас старательно оберегали от мирской суеты, и я в конце концов физически ощутил пьянящую силу Подвалов. Она притупляла нормальные чувства и заполняла мозг липкой, как патока, уверенностью, что другого мира, кроме Подвалов, нет и быть не может.

Однажды в полночь, когда монахи дружно бормотали молитвы, мне послышались слабые звуки из отдушины. Я мгновенно взлетел к ней, словно у меня появились крылья, и услышал шепот:

– Пхунг! Где ты, Пхунг?!

Я прильнул губами к отверстию в стене, закричал:

– Чхина!

– О Пхунг! – ответила отдушина. – Как приятно слышать твой голос!

Я с трудом просунул руку, и наши пальцы встретились. Меня будто током пронзило.

– Господи, как же ты добралась сюда? По крепостной стене, в дождь, ночью…

А Джузеппе, помнится, говорил, что она неспособна принести счастье мужчине.

Добрая женщина сообщила потрясающую весть: Желтый объявился и убил крестьянина. А через несколько дней прошел ночью по акведуку и проник в храм Небесного Учителя. Он убил двух монахов, молившихся у алтаря, и не тронул третьего, хотя тот кричал и кидал в тигра тяжелые предметы, которые подвернулись ему под руку.

– О Пхунг! Такое творится, такое! А тебя нет…

– Наверное, Желтый перешагнул не ту черту, – прошептал я в ужасе. – Чхина! Что говорят Говинд и Джузеппе?

– Одно и то же говорят: что Желтый, больной и раненый, не может добывать пропитание и поэтому начал охотиться на людей. Такое бывало с тиграми. Люди виноваты, что Желтый стал людоедом.

– Они защищают людоеда?!

– Нет, не то чтобы защищают. Они говорят, в Непале несколько лет назад два бенгальских тигра стали людоедами. Но их не убили, а поймали. Теперь они сидят в клетках, и отовсюду приезжают люди посмотреть на них.

Пока мы говорили, перебивая друг друга, время полуночной молитвы закончилось, тренькнул в последний раз медный гонг, и все стихло.

– Стража на стену сейчас взойдет! – зашептала Чхина. – Увидят веревку! Прощай, Пхунг! Может, я еще приду.

Я вслушивался в неясный шум вод, пока мои конечности не онемели. И я рухнул на постель.

Однажды утром дождь начал слабеть, и господин Чхэн отправился в поселок, где у него была бакалейная лавка. Он шел в резиновых сапогах под зонтиком, его сопровождали босоногие приказчики и носильщики с ящиками столичных пряников, галет, макарон. Миновав ворота, ступили на заскрежетавший под их тяжестью мост.

Господин Чхэн сказал раздраженно приказчику с двумя фанерными ящиками на голове:

– Ты неуклюж и глуп до такой степени, что наступил мне на задник сапога.

Тот начал просить прощения. Шедший последним мальчишка-носильщик закричал и уронил ящик, накрытый пленкой от дождя. И все, оцепенев, уставились на тигра. Скользкий, гладкий, похожий на гигантскую крысу, он полз на брюхе к мосту, отрезая им отступление в чхубанг…

Один из приказчиков рассказывал потом, что господин Чхэн, находясь в пасти зверя, бил по полосатым бокам разорванным зонтиком и звал на помощь нечеловеческим голосом.

Новое преступление Желтого потрясло даньчжинов. Всем миром бросились закрывать незакрывающиеся ворота, а на стенах и акведуке выставили круглосуточную охрану из самых мужественных людей. Тхэ-чхубанг затаился в глубокой обороне.

Светлое пятно не помогло, – сказал Говинд своему окружению. – Звериная суть победила, поэтому случилось то, что должно было случиться, – обессилевший зверь стал людоедом.

Что же делать? – спрашивали его люди охраны. – Он же – священный!

Говинд переживал, может быть, самый тяжкий период своей жизни. Желтого он любил больше, чем человека, и верил в его сверхъестественность. Но дело «героев» – брать на себя тяжесть «плохих дел» во имя мира и спокойствия даньчжинов. Поэтому, измучив себя душевной борьбой, в конце концов произнес приговор людоеду:

– Надо забыть, что он священный.

Эти слова вогнали охранников в дрожь и бледность. А ведь люди-то были особенные, в ореоле трагического мужества. Они выполняли «плохую работу» на благо людям, тем не менее в последующих рождениях им суждено стать жалкими тварями. Даньчжинский вариант смертников.

Приняв решение, Говинд пошел напролом. Угрозами и посулами он собрал десятка два «людей загона» и повел их в джунгли, не дожидаясь конца дождливого сезона.

Место для облавы было выбрано удачно: мрачноватое узкое ущелье с крутыми гранитными стенами, с налипшими подушками мхов и лишайников. Под дождевыми струями скалы сочились грязью и слизью. Тигр был в ущелье – определили по свежим следам, которые не успел смыть ливень. После господина Чхэна он убил еще двух крестьян из горного хутора и теперь отдыхал в каком-то случайном логове.

Говинд расставил людей в дальнем конце ущелья, чтобы не сбежали домой преждевременно, а сам с лучшими стрелками засел в камнях у противоположного выхода из каменной «трубы». Все получилось на редкость слаженно, и люди повеселели. Появилась уверенность, что людоеду придет конец.

И вот загудели огромные раздвижные трубы сигнальщиков, их басовитый рев покатился по ущелью, всполошив Желтого. Завопили, зашумели «люди загона», колотя в барабаны, гонги, кастрюли, и двинулись вперед редкой цепью.

Желтый быстро понял, что его хотят выгнать на ружья, и пошел навстречу шуму. Когда между деревьями и кустами замаячили неуклюжие фигуры в накидках из рисовой соломы и невыделанных ячьих шкур, он прижался к раскисшей земле и стал почти невидим.

Человек в соломенной накидке шел прямо на него и кричал визгливым неприятным голосом, помогая себе детской трещоткой. Едва не наступив на тигра, он увидел его и замер, выронив из рук трещотку. Желтый беззвучно ощерился и прополз мимо него, прижав уши. Скрылся в мешанине поникших, как мокрое тряпье, веток и листьев.

А «люди загона» продолжали идти вперед, надрывая голосовые связки. Но вот рык Желтого громыхнул у них за спиной, и все разом побежали, побросав барабаны, кастрюли и даже гонги, взятые из храма.

Говинд поднялся из засады им навстречу.

– Стойте! Он же всех по одному передушит!

Он хватал пробегающих мимо людей, объятых паническим ужасом, за мокрую одежду, за жилистые тонкие руки. Потом гнался за ними и стегал плетью по спинам и плечам в бессильной ярости.