Кирилл Якимец - До поворота (Кровавый Крым) Страница 38

— Жора, девку не упусти.

Второй вурдалак мешком переваливался где-то рядом, из-под него жалобно пищала Мила. Слава замер. Холодные лапы крепко дежали за горло, вырваться невозможно. Лучше жить стоя, чем умереть на коленях… Или как там Левка говорил? Лучше быть богатым и здоровым…

— Скрутил, готово, — отозвался мешок, — не убежит. Пошли к папе. Я знал, Бек, я умный. Рыбачьи караси хиппиш с той стороны подняли, а детки сюда побегут. Не зря меня папа командовать назначил… Ох! Пошли.

— Погоди, Жора, погоди, — первый так сжал славино горло, что тьма стала слегка зеленой, — девченку отведем к Цеппелину, засранца я кончу здесь.

Хватка ослабла — теперь Славу держала за горло только одна рука, а другой рукой вурдалак что-то искал у себя то ли за пазухой, то ли в кармане. Жертвенный нож! — понял Слава, — а я и есть христианский младенец!

Кровь из ног, казалось, вся ушла в землю, даже пальцем пошевелить было невозможно. Мила глухо скулила — ей заткнули рот.

— Бек, обиды свои для ментов побереги, как понял? А если не понял, то как? Я командую, Цеппелин тебе сказал и мне сказал. Обиды твои — фуфло, и сам ты…

Хватка отпустила совсем, Слава упал лицом в жесткую пыль. Над головой что-то массивное пронеслось и резко затормозило совсем рядом. Послышался один удар — будто плеткой ударили по ковру, но ударили всего один раз. Так не бывает.

Жорин голос завизжал на длинной высокой ноте:

— Гад! Петух топтаный! Урюк! Сука… — и затих. Мешок упал, скулеж Милы вдруг перешел в визг, потом оборвался. Заскрипели ветки. А мешок лежал и не двигался, будто его убили… Так ведь убили же! На самом деле, Бек зарезал Жору жертвенным ножом!

Тут Слава понял, что нож был вовсе не жертвенный, а самый простой, и вурдалаки исчезли, ведь вурдалаки не умирают, а это всего лишь Бек хотел его убить за сломанные зубы. Кровь снова наполнила ноги — земля отдала ее моментально вместе с силой и зрением. Не так уж кругом и темно! Вот Бек, черный, но зубы блестят, и нож тоже, а Жора лежит, и Милы нет, сбежала. Справа дерево мертвое, крепкое, в человеческий рост, слева какая-то дрянь, колючки, наверное. Слава сгруппировался, перекатился на корточки и прыгнул к мертвому дереву. Вот две большие ветки — мертвец протянул ему руки помощи. Слава схватился за верхнюю ветку и, сложившись почти пополам, бросил тело спиной вперед между ветками. Бек ринулся следом и взвыл — напоролся лицом на острый сучек. Слава скатился под нижнюю ветку, уцепился за нее рукой, другой рукой уперся в землю и крутанул в воздухе ногами — получилось что-то типа упражнения на «коне», Слава баловался в школе легкой атлетикой и еще не забыл, как это делается. Удар пришелся Беку над самой лодыжкой, кроссовки — те самые, видимо, — опять предательски заскользили и Бек упал, стукнувшись лбом о нижнюю ветку.

Бежать? Догонит, а еще надо Милу найти. Так потеряемся в темноте. Слава снова сгруппировался — теперь толчок! Схватиться опять за верхнюю ветку, и еще выше, вот еще одна… Бек не успел распрямиться, Слава свалился на него сверху, прямо на голову, вдавив носом в сучья. Нельзя останавливаться, скорее на землю… Приземлившись, Слава еще раз, продолжая движение, съездил Беку по затылку обеими руками. Что-то хрустнуло… Ветка сломалась? Нет, ветка оказалась крепкая, а сломался, скорее всего, нос Бека. Теперь на тропе лежало два мешка — два фальшивых вурдалака. Один из них был мертвый, второй, Бек, стонал, но не двигался. А где Мила?

— Милка!

— Я тут была. Клево ты, как Джеки Чан, прямо…

В голубом свете прожектора капельки пота на милином лице казались бриллиантами. Или льдинками.

Прожектора?!

Мила уже орала:

— Погранцы! Шухер!

Она тащила Славу через колючки, то вниз, то, наоборот, вверх — как можно дальше от плотоядного луча. Луч был быстрее, он оказывался спереди, сзади, со всех сторон, иногда пролетал над головой в поисках добычи. Из далекого морского гула иногда выплескивались чьи-то сердитые голоса. Уклон под ногами становился все круче, Слава хотел свернуть в сторону, нырнуть в кусты — но темная стена сбоку оказалась вовсе не кустами. Она была сделана из камня. И под ногами тоже камень, и с другой стороны. Гул моря стал громче, голоса пограничников, наоборот, тише. Луч больше не шарил — наверное, он обнаружил жорин труп и решил удовлетвориться падалью.

Мила ползла впереди — то есть, сверху, как маленький сизый паучок, все выше. Слава упирался ногами в трещины, руки, не находя опоры, скользили по морщинистой скале. За растения нельзя хвататься, это Слава понял сразу, когда чуть не сорвался вниз. А хоть бы и сорвался… Внизу теперь тоже было небо, только без звезд. Небо, то, которое со звездами, опустилось совсем низко, а впереди морским звуком шумело еще одно небо.

Пора отдыхать. Скала оборвалась ровной площадкой с гротом, метра четыре квадратных, не больше. В гроте кто-то нагадил — Слава почуял этот запах и даже обрадовался: место не дикое, люди сюда уже лазили, значит утром можно будет спуститься.

Мила плюхнулась ничком у самого края, свесила голову в пропасть. Слава пристроился рядышком, тоже головой к пропасти, стараясь не попасть ногами в дерьмо. Вокруг были звезды, огромные, похожие не на светлячков, а на круглые лампы, как в метро.

— Мил, ты профи?

— Про что? — Мила вглядывалась в мутную темноту внизу, ее почему-то не интересовали звезды.

— Ты скалолаз?

— Нет, я вообще в первый раз лезла.

— Круто.

Слава перевернулся на спину. В нескольких метрах над ними твердо обозначилась вершина. Она не давала небу упасть. Мила заерзала, придвигаясь к Славе поближе.

— Это случайно. Я просто погранцов испугалась.

Шелестело равнодушное море, выплывал из туманного марева поселок — крошечные домики, яхта — белая сигара у причала, сварливые крики чаек. Хотелось закрыть глаза и уснуть, но это было немыслимо. Ноги почти не помещались на узеньком карнизе, правой рукой Слава держался за хлипкий куст, растущий прямо из скалы вперед, в сторону Турции. В левую руку вцепилась Мила. Уютная площадка с вонючим гротом дразнила в трех метрах слева. Вперед дороги не было: карниз кончался, с площадки Слава не разглядел, что карниз так скоро кончается. Но и назад дороги не было. Мила не желала двигаться, она деревянно замерла, уставившись без всякого выражения на огромное восходящее солнце. Цветом и гладкостью солнце напоминало свежеобгоревшую половинку задницы.

Слава не мог так просто стоять, ему хотелось одновременно спать и куда-нибудь идти. На минуту зажмурившись, он вдруг решил, что падает, и заорал.

— Заткнись, погранцов накличешь.