Василий Сахаров - Кубанская Конфедерация Страница 39

— Есть план, но ты мне помочь должен. Султана я знаю немного, здесь я часто бывал, он туповатый и жадный. Выпустить он нас не выпустит, это понятно, но может кое‑что пронести, например еду.

— Пожрать хорошо, конечно, но чем это нам поможет?

— Еду охранник на верёвке опустит и сделает это ночью, чтоб не видел никто. Я тебя подкину, ты по верёвке выберешься и вырубишь Султана. Потом, сам понимаешь, вытаскиваешь меня, и мы разбегаемся.

— А не боишься, что я тебя брошу?

— Смысла нет, и если ты без меня побежишь, то я шум подниму, и тебя догонят быстро. А так у тебя хоть какие‑то шансы будут, гвардеец. Соглашаешься?

— Да.

— Договорились.

— Кстати, — поинтересовался я, — что это за посёлок, где мы находимся?

Чингиз хотел рассмеяться, но кровяная корка на его губах треснула, и он ответил просто:

— Развалины Бахчисарая, юго‑восточная окраина. Если тебе бежать, то сразу на восток, там леса густые.

— Понял, благодарю.

— Выживешь, должон будешь, — ответил он.

— Это кто и кому ещё должен будет, — пробурчал я.

Торговец несколько минут полежал, видимо, с силами собирался, встал и, задрав голову вверх, прокричал:

— Султан. Э‑гей, Султан. Подойди к яме, разговор есть.

На поверхности зашуршало, по лужам захлюпали шаги, и вновь появилась голова нашего надзирателя.

— Чего расшумелся? — Он изобразил строгость в голосе и сплюнул вниз.

Слюна толстомордого охранника попала прямиком на Чингиза, тот в злобе сжал кулаки, но сдержал себя и, обтерев лицо рукавом грязного халата, произнёс:

— Султан, меня завтра казнят.

— Ага, — флегматично согласился тот.

— Напоследок поесть бы хорошо.

— Это не ко мне, а к Аллаху просьба.

— Ну почему же. Ты ведь знаешь, у меня друзей и родни много. Сходи на постоялый двор, там Марат Сафиулин, купец знатный, на постой остановился, а он — дядя мой, между прочим. Скажи, что Чина ему привет передаёт, и попроси пару золотых, чтоб последний ужин мне устроить. Одну монету себе возьми, а на одну продуктов нам на рынке купи.

— Ты что, сын шакала, собрался с гяуром хлеб преломить? — завёлся охранник.

— Что ты, Султан, я помню слова нашего имама и с тобой поделиться хотел, а не с этим, — он кивнул на меня, — неверным.

Думал надзиратель долго и всё же повёлся на разводку Чингиза.

— Ладно, — пробурчал он, — навещу твоего дядю. Еще что‑то ему на словах передать?

— Скажи только, что я помню его ко мне доброту и перед смертью вспоминаю детство, проведённое в его горной усадьбе.

Охранник ушёл, Чингиз вновь привалился к холодной стенке, а я спросил:

— А чего это ты с ним по‑русски разговаривал?

— Ты здесь недавно, не понял ещё, что на татарском языке здесь мало кто говорит. Одно слово — сброд.

— Так Султан вроде бы татарин?

— Татарин, — согласился Чингиз, — только он ногай, а я ялыбойлу. У нас диалекты разные, и легче на вашем языке говорить.

— А сколько вас всего племён?

Парень поёжился — уже успел продрогнуть — и ответил:

— Раньше нас в Крыму три племени было: ногаи, потомки кипчаков и половцев, таты, горцы, и мы, ялыбойлу, жили вдоль моря. Теперь только мы и ногаи остались, а татов давно никого не встречал. Все в Севастополе сгинули, когда его атаковать попытались. Вместе с семьями туда попёрлись славу предков возрождать, и когда в городе бахнуло, то всех там и накрыло.

— А караимы разве не татары? — удивился я.

— Нет, конечно, они потомки евреев из Хазарского каганата и степняков. Хотя, как говорят, предок нынешнего имама ещё в Великую Отечественную войну ездил в Берлин, к немцам, и те выдали ему бумагу, что они самые настоящие тюрки, а не евреи.

Разговор затих сам собой, я попробовал подремать, но куда там, ноги по щиколотку в грязи, берцы отобрали ещё в лесу, а вместо них дали какие‑то плетёные сандалеты, к стене не прижмёшься, холодно, и на землю лечь — тоже не вариант, можно и не встать. Так я протоптался до вечера, стемнело, и мы с Чингизом стали ожидать Султана.

— Слушай, гвардеец, — спросил парень, — а правда, что у вас в Конфедерации можно ночью по городу пройти без оружия и никто тебя не ограбит?

— Правда.

— И что, действительно народ у вас хорошо живёт?

— Лучше, чем у нас, пока нигде не видел.

— А если к вам эмигрировать, что думаешь, простят, что я татарин?

— А чего тут прощать, нация не самое важное, главное, чтоб закон понимал и знал, что ты не у себя дома, а в гостях. Если это в голове сидит крепко, то проблем нет, а если что не так, то всегда можешь домой вернуться в принудительном порядке.

— Понятно, а может, мне с тобой пойти?

— Лично я не против, вдвоём легче, а ты всё же местный.

— Решено, после побега пересидим в горах, у дяди Марата, а как всё утихнет, на Керчь пойдём.

— Чингиз, — теперь вопрос задал я, — ты говоришь, что торговец, а чем здесь торговать‑то можно?

— Разным. На море рыбу ловят — продаю. В горах коноплю выращивают и «план» делают — продаю. Возле Перекопа лошадей размножают, они тоже всем нужны. Где‑то оружие есть, люди на нас, торговцев, выходят. Почему бы за долю и не найти на древние стволы покупателя хорошего. Опять же — контрабанда, что‑то от вас, что‑то от украинцев. Было бы желание, а заработать всегда можно. Ну а если ещё это и семейный бизнес, то совсем хорошо, и не надо ничего придумывать. Люди знают тебя, ты знаешь людей, и договориться не проблема.

— Ха, — усмехнулся я, — а чего в этот раз оплошал?

— Там личное. — Голос купца был невесел. — Перешёл дорогу одному местному начальнику, думал, что всё схвачено, но не угадал, и вот я здесь, вместе с тобой. — Он замолчал, встал и хлопнул меня по плечу. — Готовься, кто‑то идёт. На тебя одна надежда, сержант, и если сейчас не выгорит, то хана нам, мне завтра, а тебе в течение месяца.

— Не дрейфь, прорвёмся. Давай к стене становись.

Татарин согнулся в поясе и прижался к стене. Секунды тянулись медленно, я был готов прыгнуть вверх, и вот вниз упала верёвка, скрученная из шпагата.

— Торгаш, — раздался голос надзирателя, — бери пакет, там еда для тебя, а свою половину я уже забрал.

— Сейчас, — просипел Чингиз и шикнул на меня, мол, не зевай, действуй.

Тянуть было нельзя, тут он был прав. Я вспрыгнул на спину Чингиза, который охнул от натуги, в ещё одном прыжке схватился за верёвку и, не обращая внимания на то, что она режет мне руки, пополз вверх. Благо, надо было всего метр преодолеть, это два рывка, и я успел до того, как Султан, почуявший напряг, выпустил верёвку из рук.