Павел Комарницкий - День ангела Страница 41

— Чего ты хочешь? Чтобы всякая сволочь тебя оскорбляла, а я смотрел на это с олимпийским спокойствием? Верно, всех гадов не перебьёшь. Но если есть хоть малейшая возможность, их следует бить. Это тоже слова твоего любимого Коли, между прочим.

Она мягко гладит меня по лицу, лаская взглядом.

— Любимый у меня только один, и он сидит передо мной. Ну хорошо, попробую иначе. Вот у вас есть такая профессия — старатели. Люди, которые добывают золото или алмазы. Они целыми днями копаются в грязи, им холодно и неуютно. Но добыча стоит того. Так вот, Рома. Я — старатель человеческих душ, и я не боюсь грязи. И все, кто работает на вашей дикой планете, грязи не боятся. Добыча стоит того. А кто не любит грязи, в миссионеры не идёт. Мало ли других, более чистых профессий.

Она смотрит почти умоляюще.

— Обещай мне, Рома, без команды не стрелять. Ну пожалуйста!

Ну что ей ответить? Я тяжко вздыхаю.

— Не могу обещать тебе этого. Даже с риском тебя обидеть. Всё верно — я глуп, я могу сорвать тщательно продуманную операцию из-за какого-то никчёмного скота. Но я перестану себя уважать, если буду спокойно смотреть и слушать, как оскорбляют мою жену. А это, родная, гораздо опаснее. Правильно сказал?

Она смотрит строго, но в глубине глаз я угадываю притаившийся смех.

— Это бунт? Отказ выполнять команды карается и у нас, Рома.

— Надеюсь, ты не поставишь меня к стенке?

— К стенке? Ах, да… Нет, Рома. У нас даже нет трибуналов.

— Весьма сожалею, что не смог быть вам полезен, мэм. Готов понести наказание.

Она в задумчивости прикусила губку.

— Ладно. Придётся исключить твоё участие в подобных случаях. Пусть папа решает.

Ирочка встаёт, потягивается, и вдруг прыгает мне на колени. Сияющие глаза рядом.

— Ты здорово осложнил мне работу, но знаешь — я почему-то довольна.

Долгий, тягучий поцелуй.

— Нет, какая я всё-таки счастливая. Найти такой алмаз на дикой планете!

— Ну ещё бы. Между прочим, во мне почти четыреста тысяч каратов!

И мы валимся от хохота.

— Ты как хочешь, а мне надо размяться. Иначе я не усну. Слишком много всего. Полетели?

— Ты же только что помылась, даже волосы не до конца просохли. Простудишься!

— Кто, я? Биоморфы не простывают от такого пустяка, к тому же на мне термокостюм.

Ирочка стоит у балконной двери, одетая в серо-зелёный термокостюм, поправляя на себе металлически блестящий зелёный пояс, похожий на пулемётную ленту. Вылитая Анка-пулемётчица.

«Мне не нравится твоё сравнение, Рома. Я знаю, что такое пулемёт — примитивное дикарское оружие, предназначенное для массового убийства людей. Пулемётчица — оператор этого оружия. Что во мне общего с ней?»

«Ну виноват, опять не то ляпнул. Между прочим, кто-то обещал заниматься со мной, чтобы я поумнел. Не вижу результатов. Что ты можешь сказать в своё оправдание?»

Ирочка рассмеялась так, что аж присела.

— Ну ты и наха-ал!.. Ладно, урок первый. Одевайся!

Она бросает мне свёрток, я ловлю его на лету. Мой термокостюм.

Второй бросок. Я ловлю на лету зелёную змею пулемётной ленты. Мой транспортный пояс.

Ирочка натягивает на голову капюшон.

— Значит, так. Поймаешь меня, я буду танцевать для тебя на шпильках. Танец живота. Нет, больше — изображу для тебя на столе женщину-змею. И вообще, ты всю ночь будешь делать со мной всё, что захочешь.

— Здорово. А если не поймаю?

Она берёт меня за щёки ладошками. В глазах бесится смех.

— Тогда ты будешь делать со мной всё, что захочу я. И попробуй только отлынивать!

Воздух свистит, обжигая щёки холодом. Март в Москве в сущности месяц зимний, и после захода солнца недобитый мороз выползает из своего убежища, пытаясь восстановить утраченные позиции. Не обморозиться бы!

Передо мной маячит, мечется размытое тепловое пятно. Ирочка специально ослабила уровень маскировки, чтобы я мог её обнаружить в полёте. То же сделал и я — состязание должно быть честным. Но обнаружить её и поймать — две большие разницы. Если не три.

Я стараюсь изо всех сил, преследую её, как зенитная ракета вражеский самолёт, парируя все попытки оторваться или уйти вбок. У меня преимущество в скорости: я гораздо тяжелее Ирочки, а пояс устроен так, что более тяжёлый перемещаемый объект может развить большую скорость, подобно тому, как быстрее падает более тяжёлый парашютист в затяжном прыжке. Что-то вроде поляризации гравитационного поля, или как-то там ещё — нет пока таких точных терминов в земных языках. И невесомость, будто в космическом полёте — ни малейших перегрузок. Только такое дикое управление отнимает немало сил.

Тепловое пятно совсем близко, в десяти шагах. Вот… вот… сейчас! Сейчас по телу пройдёт неприятно — щекочущая волна, когда я пройду сквозь маскирующее поле, и на расстоянии вытянутой руки передо мной возникнет моя ненаглядная, раскрасневшаяся, запыхавшаяся, желанная. Сработает защита «от дурака» на наших поясах, уравнивая скорости, предотвращая опасное столкновение, и я заключу в объятия свою жертву. Нет, теперь не уйдёшь! Значит, так. Сперва танец живота, да-да, на шпильках, а затем — женщина-змея на столе…

Пятно делает резкий финт, я не успеваю притормозить. Рывок! Нет, бесполезно…

«Не поймал, не поймал! Что, сила есть — ума не надо?»

«При чём тут ум, ты просто легче, и потому маневреннее. Ну, погоди!»

«Даю ещё попытку! Хочешь женщину-змею на столе? Лови!»

Тяжёлая пулемётная лента пояса нагрелась, начинает тихонько жужжать — перегрузка. Мои шансы стремительно тают…

— Я есть хочу вообще-то!

Ирочка деловито шмонает холодильник. Нет, нет — обыскивает, она же не любит таких слов. Я любуюсь её точными, лёгкими, стремительными движениями. Тонкие руки с длинными чуткими пальцами сноровисто выкладывают на стол сыр, масло в обьёмистой прозрачной маслёнке, фрукты — симпатичную дыньку, крупные яблоки, груши, гроздь бананов. И само собой, виноград. Очень редко наши трапезы обходятся без бананов и винограда.

— Завари какао, пожалуйста. И побольше сливок!

Я включаю электрочайник и плиту. Шмыгаю носом, наблюдая за сервировкой стола. Там ещё была ветчина…

На тарелку мягко плюхается толстый шмат ветчины.

— Ладно, ешь, мой неисправимый хищник. Набирайся сил. Уговор помнишь?

Она приближает свои глаза к моим. Голос глубокий, таинственный.

— Сегодня тебе понадобится вся твоя мощь.

Нет, до чего всё-таки бесстыдными могут быть бывшие ангелочки!

Я моюсь долго, тщательно. Пропотел, не так это просто — летать.