Аркадий Стругацкий - Том 2. 1960-1962 Страница 42

— Конечно, достаточно,― сказал Валькенштейн.

— Вполне достаточно,― сказал Васэда.

Через четверть часа Горбовский выкарабкался из кессона, на ходу расстегивая пилотский комбинезон. Он был рассеян и смотрел поверх голов.

— Ну что? ― нетерпеливо спросил Васэда.

— Все в порядке,― сказал Горбовский. Он остановился посередине коридора и стал вылезать из комбинезона. Он выпростал из комбинезона одну ногу, наступил на рукав и чуть не упал.― То есть что я говорю ― все в порядке. Все никуда не годится.

— А что именно? ― осведомился Валькенштейн.

— Я есть хочу,― заявил Горбовский. Он вылез наконец из комбинезона и направился в кают–компанию, волоча комбинезон по полу за рукав.― Дурацкая планета,― сказал он.

Валькенштейн отобрал у него комбинезон и пошел рядом.

— Дурацкая планета,― повторил Горбовский, глядя поверх голов.

— Это весьма трудная планета для высадки,― подтвердил Бадер, отчетливо выговаривая буквы.

— Дайте мне поесть,― сказал Горбовский.

В кают–компании он с довольным стенанием повалился на диван. Когда он вошел, Сидоров вскочил на ноги.

— Сидите, сидите,― благосклонно сказал Горбовский.

— Так что же случилось? ― спросил Валькенштейн.

— Ничего особенного,― сказал Горбовский.― Наши боты не годятся для высадки.

— Почему?

— Не знаю. Фотонные корабли не годятся для высадки. Все время нарушается настройка магнитных ловушек в реакторе.

— Атмосферные магнитные поля,― сказал атмосферный физик Васэда и потер руки, шурша ладонями.

— Может быть,― сказал Горбовский.

— Что же,― неторопливо сказал Бадер.― Я вам дам импульсную ракету. Или ионолет.

— Дайте, Август,― сказал Горбовский.― Дайте, пожалуйста, нам ионолет или импульсную ракету. И дайте мне поесть кто–нибудь.

— Господи,― сказал Валькенштейн.― Да я уже и не помню, когда в последний раз водил импульсную ракету.

— Ничего,― сказал Горбовский.― Вспомнишь. Послушайте…― ласково сказал он.― Дадут мне сегодня покушать?

— Сейчас,― сказал Валькенштейн.

Он извинился перед Сидоровым, снял со стола журналы и накрыл стол хлорвиниловой скатертью. Затем он поставил на стол хлеб, масло, молоко и гречневую кашу.

― Стол накрыт, Леонид Андреевич,― сказал он.

Горбовский нехотя поднялся с дивана.

― Всегда надо подниматься, когда надо что–нибудь делать,― сказал он.

Он сел за стол, взял обеими руками чашку с молоком и выпил ее залпом. Затем он обеими руками придвинул к себе тарелку с кашей и взял вилку. Только когда он взял вилку, стало понятно, почему он брал чашку и тарелку обеими руками. У него тряслись руки. У него так сильно тряслись руки, что он два раза промахнулся, стараясь поддеть на кончик ножа кусок масла. Бадер, вытянув шею, глядел на руки Горбовского.

— Я постараюсь дать вам самую лучшую импульсную ракету, Леонид,― сказал он слабым голосом.― Наиболее лучшую.

— Дайте, Август,― сказал Горбовский.― Самую лучшую. А кто этот молодой человек?

— Это Сидоров,― объяснил Валькенштейн.― Он хотел говорить с вами.

Сидоров встал опять. Горбовский благожелательно поглядел на него снизу вверх и сказал:

— Садитесь, пожалуйста.

— О,― сказал Бадер.― Я совершенно забыл. Простите меня. Леонид, товарищи, позвольте представить вам…

— Я Сидоров,― сказал Сидоров, неловко усмехаясь, потому что все глядели на него.― Михаил Альбертович. Биолог.

— Уэлкам, Михаил Альбертович,― сказал волосатый Диксон.

— Ладно,― сказал Горбовский.― Сейчас я поем, Михаил Альбертович, и мы пойдем в мою каюту. Там есть диван. Здесь тоже есть диван…― он понизил голос до конфиденциального шепота,― но на нем расселся Бадер, а он Директор.

— Не вздумайте взять его,― сказал Валькенштейн по–японски.― Мне он не нравится…

— Почему? ― спросил Горбовский.

Горбовский возлежал на диване, Валькенштейн и Сидоров сидели у стола. На столе валялись блестящие мотки лент видеофонографа.

― Я вам не советую,― сказал Валькенштейн.

Горбовский закинул руки за голову.

― Родных у меня нет,― сказал Сидоров. (Горбовский поглядел на него сочувственно.) ― Плакать по мне некому.

― Почему ― плакать? ― спросил Горбовский.

Сидоров нахмурился.

― Я хочу сказать, что знаю, на что иду. Мне необходима информация. На Земле меня ждут. Я сижу здесь над Владиславой уже год. Год потратил почти зря…

― Да, это обидно,― сказал Горбовский.

Сидоров сцепил пальцы.

— Очень обидно, Леонид Андреевич. Я думал, на Владиславу высадятся скоро. Я вовсе не лезу в первооткрыватели. Мне просто нужна информация, понимаете?

— Понимаю,― сказал Горбовский.― Еще бы. Вы ведь, кажется, биолог…

— Да. Кроме того, я проходил курсы пилотов–космогаторов и получил диплом с отличием. Вы у меня экзамены принимали, Леонид Андреевич. Ну, вы меня, конечно, не помните. В конце концов, я прежде всего биолог, и я больше не хочу ждать. Меня обещал взять с собой Квиппа. Но он попытался два раза высадиться и отказался. Потом прилетел Стринг. Вот это был настоящий смельчак. Но он тоже не взял меня с собой. Не успел. Он пошел на посадку со второй попытки и не вернулся.

— Вот чудак,― сказал Горбовский, глядя в потолок.― На такой планете надо делать по крайней мере десять попыток. Как, вы говорите, его фамилия? Стринг?

— Стринг,― ответил Сидоров.

— Чудак,― сказал Горбовский.― Неумный чудак.

Валькенштеин поглядел на лицо Сидорова и проворчал:

— Ну так и есть. Это же герой.

— Говори по–русски,― строго сказал Горбовскии.

— А зачем? Он же знает японский. Сидоров покраснел.

— Да,― сказал он.― Знаю. Только я не герой. Стринг ― вот это герой. А я биолог, и мне нужна информация.

— Сколько информации вы получили от Стринга? ― спросил Валькенштеин.

— От Стринга? Нисколько,― сказал Сидоров.― Ведь он погиб.

— Так почему же вы им так восхищаетесь?

Сидоров пожал плечами. Он не понимал этих странных людей. Это очень странные люди ― Горбовскии, Валькенштеин и их друзья, наверное. Назвать замечательного смельчака Стринга неумным чудаком… Он вспомнил Стринга, высокого, широкоплечего, с раскатистым беззаботным смехом и уверенными движениями. И как Стринг сказал Бадеру: «Осторожные сидят на Земле, Август Иоганн. Специфика работы, Август Иоганн!» ― и щелкнул крепкими пальцами. «Неумный чудак»…

«Ладно,― подумал Сидоров,― это их дело. Но что делать мне? Опять сидеть сложа руки и радировать на Землю, что очередная обойма киберразведчиков сгорела в атмосфере; что очередная попытка высадиться не удалась; что очередной отряд исследователей–межпланетников отказывается брать меня в поиск; что я еще раз вдребезги разругался с Бадером и Бадер еще раз подтвердил, что планетолета мне не доверит, но за «систематическую дерзость» вышлет меня из «вверенного ему участка Пространства». И опять добрый старый Рудольф Крейцер в Ленинграде, тряся академической ермолкой, будет приводить свои интуитивные соображения в пользу существования жизни в системах голубых звезд, а неистовый Гаджибеков будет громить его испытанными доводами против существования жизни в системах голубых звезд; и опять Рудольф Крейцер будет говорить все о тех же восемнадцати бактериях, выловленных экспедицией Квиппы в атмосфере планеты Владислава, а Гаджибеков будет отрицать какую бы то ни было связь между этими восемнадцатью бактериями и атмосферой планеты Владислава, с полным основанием ссылаясь на сложность идентификации в конкретных условиях данного эксперимента. И опять Академия Космобиологии оставит открытым вопрос о существовании жизни в системах голубых звезд. А эта жизнь есть, есть, есть, и нужно только до нее дотянуться. Дотянуться до Владиславы, планеты голубой звезды ЕН 17».