Аркадий Стругацкий - Том 2. 1960-1962 Страница 43

Горбовский посмотрел на Сидорова и ласково сказал:

— В конце концов, зачем вам обязательно лететь с нами? У нас есть свой биолог. Прекрасный биолог Перси Диксон. Он немножко сумасшедший, но он доставит вам образцы какие угодно и в любых количествах.

— Эх,― сказал Сидоров и махнул рукой.

— Честное слово,― сказал Горбовский.― Вам бы у нас очень не понравилось. А так все будет в порядке. Мы высадимся и доставим все, что вам нужно. Дайте нам только инструкции.

— И вы все сделаете наоборот,― сказал Сидоров.― Квиппа тоже просил инструкции, а потом привез два контейнера с пени–целлой. Обыкновенная земная плесень. Вы же не знаете условий работы на Владиславе. Вам там будет не до моих инструкций.

— Что верно, то верно,― вздохнул Горбовский.― Условий мы не знаем. Придется вам подождать еще немножко, Михаил Альбертович.

Валькенштейн удовлетворенно кивнул.

— Хорошо,― сказал Сидоров. Глаза его совсем закрылись.― Тогда возьмите хоть инструкции.

— Обязательно,― сказал Горбовский.― Непременно.

На протяжении последующих сорока циклов Горбовский про извел шестнадцать поисков. Он работал на превосходном импульсном планетолете «Скиф–Алеф», который ему предоставил Бадер. Первые пять поисков он произвел в одиночку, пробуя экзосферу Владиславы на полюсах, на экваторе, на различных широтах. Наконец он облюбовал район северного полюса и стал брать с собой Валькенштеина. Они раз за разом погружались в атмосферу черно–оранжевой планеты и раз за разом, как пробки из воды, выскакивали обратно. Но с каждым разом они погружались все глубже.

Бадер подключил к работе Десантников три обсерватории, которые непрерывно информировали Горбовского о передвижениях метеорологических фронтов в атмосфере Владиславы. По приказу Бадера было возобновлено производство атомарного водорода ― горючего для «Скиф–Алефа» (расход горючего оказался непредвиденно громадным). Исследования химического состава атмосферы бомбозондами с мезонными излучателями были прекращены.

Валькенштейн и Горбовский возвращались после поисков измученные и измочаленные и жадно набрасывались на еду, после чего Горбовский пробирался к ближайшему дивану и подолгу лежал, развлекая друзей разнообразными сентенциями.

Сидоров по приглашению Горбовского остался на «Тариэле». Ему разрешили установить в тестерных пазах «Скиф–Алефа» контейнеры–ловушки для биообразцов и биологическую экспресс–лабораторию. При этом он несколько потеснил хозяйство атмосферного физика Рю. Впрочем, толку от этого было мало: контейнеры возвращались пустыми, записи экспресс–лаборатории не поддавались расшифровке. Воздействие магнитных полей бешеной атмосферы на приборы менялось хаотически, и экспресс–лаборатория требовала руки человека. Вылезая из кессона, Горбовский прежде всего видел лоснящийся череп Сидорова и молча хлопал себя ладонью по лбу. Однажды он сказал Сидорову: «Дело в том, Михаил Альбертович, что вся биология вылетает у меня из головы на сто двадцатом километре. Там ее просто вышибает. Уж очень там страшно. Того и гляди, убьешься».

Иногда Горбовский брал с собой Диксона. После каждого такого поиска волосатый биолог отлеживался. В ответ на робкую просьбу Сидорова присмотреть за приборами Диксон прямо ответил, что никакими посторонними делами заниматься не собирается. («Просто не хватает времени, мальчик…»)

«Никто не собирается заниматься посторонними делами,― с горечью думал Сидоров.― Горбовский и Валькенштейн ищут город, Валькенштейн и Рю заняты атмосферой, а Диксон изучает божественные пульсы всех троих. И они тянут, тянут, тянут с высадкой… Почему они не торопятся? Неужели им все равно?»

Сидорову казалось, что он никогда не поймет этих странных людей, именуемых Десантниками. Во всем огромном мире знали Десантников и гордились ими. Быть личным другом Десантника считалось честью. Но тут оказывалось, что никто не знал толком, что такое Десантник. С одной стороны, это что–то неимоверно смелое. С другой ― что–то позорно осторожное: они возвращались. Они всегда умирали естественной смертью. Они говорили: «Десантник ― это тот, кто точно рассчитает момент, когда можно быть нерасчетливым». Они говорили: «Десантник перестает быть Десантником, когда погибает». Они говорили: «Десантник идет туда, откуда не возвращаются машины». И ещё они говорили: «Можно сказать: он жил и умер биологом. Но следует говорить: он жил Десантником, а погиб биологом». Все эти высказывания были очень эмоциональны, но они совершенно ничего не объясняли. Многие выдающиеся ученые и исследователи были Десантниками. Было время, когда Сидоров тоже восхищался Десантниками. Но одно дело ― восхищаться, сидя за партой, и совсем другое ― смотреть, как Горбовский черепахой ползет по километрам, которые можно было бы преодолеть одним рискованным молниеносным броском.

Вернувшись из шестнадцатого поиска, Горбовский объявил, что собирается приступить к исследованию последней и самой сложной части пути к поверхности Владиславы.

— До поверхности остаются двадцать пять километров совершенно неизученного слоя,― сказал он, помаргивая сонными глазами и глядя поверх голов.― Это очень опасные километры, и здесь я буду продвигаться особенно осторожно. Мы с Валькенштейном сделаем еще по крайней мере десять–пятнадцать поисков. Если, конечно, Директор Бадер обеспечит нас горючим.

— Директор Бадер обеспечит вас горючим,― сказал Бадер величественно.― Вы можете нисколько не сомневаться, Леонид.

— Вот и отлично! ― сказал Горбовский.― Дело в том, что я буду предельно осторожен и потому считаю себя вправе взять с собой Сидорова.

Сидоров вскочил. Все посмотрели на него.

— Ну вот и дождался, мальчик,― сказал Диксон.

— Да. Надо дать шанс новичку,― сказал Бадер.

Васэда только улыбнулся, кивая красивой головой. И даже Валькенштейн промолчал, хотя он был недоволен. Валькенштейн не любил героев.

― Это будет справедливо,― сказал Горбовский. Он попятился и, не оглядываясь, с завидной аккуратностью сел на диван.― Пусть идет новичок.― Он улыбнулся и лег.― Готовьте ваши контейнеры, Михаил Альбертович, мы берем вас с собой.

Сидоров сорвался с места и выбежал из кают–компании. Когда он выбежал, Валькенштейн сказал:

— Зря.

— Не будь эгоистом, Марк,― сказал Горбовский лениво.― Парень сидит здесь уже год. А ему всего–то и нужно только, что добыть бактерии из атмосферы.

Валькенштейн покачал головой и сказал:

— Зря. Он герой.

— Это ничего,― сказал Горбовский.― Я теперь вспоминаю, курсанты звали его Атосом. Кроме того, я читал его книжку. Он хороший биолог и не будет шалить. Я тоже когда–то был героем. И ты тоже. И Рю. Верно, Рю?