Михаил Савеличев - Червь времени (Подробности жизни Ярослава Клишторного) Страница 42

Дона Магда и вправду убила придурка Пеле и никто не вправе обвинять ее, что она так удачно промахнулась. В конце концов, Пеле получил свое, и дырки в его мозгу наконец стали дырками в его голове. Но никто дону Магду не сажал в тюрьму, потому что Хуанита сняла свою туфельку и запустила ее в стерву с ружьем.

Она в Магду не попала - туфелька каблучком воткнулась в картину, где резвились дельфины, тонкий холст не выдержал, порвался и выпустил наружу весь океан. Наверное, герои наши погибли в первые же мгновения всемирного потопа, а к седьмому дню уже вся суша ушла под воду и рыбы превратились в птиц.

Случилось это не Божьим проведением, а попущением Господним, поэтому Творцу пришлось вмешаться в ход вещей, вернуть все назад, вновь упрятать воды потопа в картину, очистить землю от ила, воскресить людей и повернуть время вспять.

Мир стал прежним, но вот только в нем дон Хуан никогда не встретился со своей Хуанитой.

Глава пятая. ШКОЛА

Когда подошел автобус, вся утренняя смена была в сборе. За все годы Слава ни разу не попробовал проехаться на более позднем маршруте, успевающем как раз к началу уроков, точно так же, как не осуществился давний проект спрятаться в субботу на "камчатке" автобуса и еще раз совершить поездку в школу за десятиклассниками и учителями - всегда находился повод отложить это на следующую неделю.

Подлое ноябрьское солнце слепило, но не грело, однако придавало чуть-чуть бодрости, как растворимый индийский кофе. Рассаживались в соответствии с негласной иерархией - наиболее престижные места были на самом заднем сидении и колесе (там всегда больше). Толкаться Слава не любил, пропустив вперед стайку мальков и особо наглых пяти и шестиклассников. Дальше чинно влезали все остальные, взглядами и подзатыльниками сгоняли малышей с насиженных мест поближе к Саше-водителю и начальнику рейса, устраивались, болтали, шелестели тетрадями и смеялись. Вова, как и обещал, занял им места с левой стороны. Слава уселся первым, упершись подошвами сапог в кожух колеса, так что колени чуть-чуть не упирались в подбородок, но ему нравилось. Марина села рядом.

Ждали еще кого-то (судя по пустующему сиденью дежурного, то именно его). Холод внутри автобуса сползал к ногам, пар из детских ртов бледнел, а окна запотевали. Началась нетерпеливая возня и шум. Шептались и говорили громко.

- Да нет, ты не так сделал...

- Мы вчера столько бутылок собрали...

- Вовка, докажь...

- Это все Мишка. У него родители в кино ушли...

- Слушай, Пушкин, тебя ведь никто не спрашивает...

- Славка, ты химию сделал?...

- Как эта машина называется...

- Это - "бобик"...

- Что-то я не заметил как вы по помойке болтались...

- Кирилл, тебе "Мурзилка" пришел?

- Ага, а вон тот - "шарик"...

- А ты слышала как вечером кто-то ревел...

- Счас как врежу...

- Закрой варежку!

Слава стер с окна дыхание и разговоры, но увидеть ничего не удалось - это место тут же прихлопнули кленовой шестипалой ладонью, грязной, израненной, в потеках крови, с пятнами гангренозной желтизны.

- Вы классной что решили подарить? - отвлек Славу от входящей в автобус фигуры Сашка Жлоба.

- Зачем?

Сашка с "камчатки" протиснулся своей здоровенной и какой-то даже мускулистой головой между Славой и Мариной, отчего девушке пришлось схватиться за поручень переднего сидения, чтобы не упасть в проход.

- Осторожнее! - сварливо попросила она.

Жлоба вниманием ее не удостоил:

- Ихний день приближается. И почему у нас не классный. Физрук, например.

- Это какой-то кошмар, - прошептал сам себе Слава, но Сашка воспринял это как согласие.

- Может к директору зайти, скомандовать ему - лечь, встать, он и проникнется, честь отдаст. Спортом вообще не занимаемся, а это поспособствует. И "Спартак" пропер. Ладно, наши канадцев намылили, массой задавили, интеллектом, - Марина опасливо покосилась на его голову, - а то пристали к командиру - цветы давай, цветы давай. Застроить пора, застроить...

При большом желании в Сашкиной речи можно было уловить нечто связное, домыслить логические лакуны, подрезать торчащие нитки, но Славе казалось - он периодически вываливается из какого-то сладкого воскресного сна, ухватывает обрывки радиопередач, разговоров родителей, добавляет к шуму собственные монологи, и, в конечном счете, нет и не будет в этом никакого смысла, порядка, диеты, как на столе, накрытом не праздничным или обычным обедом, а исключительно любимыми кушаньями, где соседствуют соленые грибы, торт "графские развалины", селедка под шубой, кола, блины, яичница с помидорами, и нет ни одной тарелки супа.

- А что, цветы очень хороший подарок, - спасла Славу Марина, которой надоело свешиваться с сидения и она локтем затолкала бредящую голову назад.

Слава зевнул и потер щеки ладонями. Следующей оказалась Ольга Никитина. Роскошная помпошка на ее шапке, похожая на вареного морского ежа, если только они, как и раки, после варки краснеют, заболталась взад вперед в такт словам, но он не сразу понял к кому они обращены.

- Им можно завидовать. Конечно, я не ханжа, но зачем так откровенно? Тут следует поставить два знака вопроса. Широта выбора несравненна, просто заросли малины... Главное уметь протянуть руку и взять. Или подманить. Хотя, есть в этом нечто одинаковое - белизна, хоботок, пятнышки. Но вот бывает залетит такая красавица, шатенка, бах ее и пришпилишь к подушке.

Марина сжала его ладонь. Кончики ее пальцев были ледяными, прикосновение медицинских инструментов.

- Она о бабочках-капустницах, - догадался Слава, - и махаонах, кажется. Редкие они только.

- Совсем ты у меня ничего не понимаешь, - вздохнула Марина.

Наконец дверь открылась, влез старший офицер. Сегодня это был Илькин отец - толстенький и веселый.

- Все собрались? - обернулся он к детям.

- Все, товарищ капитан! - гаркнул Жлоба.

- Вольно! Поехали, Саша.

Кашляя, задевая стеклами и крышей за мокрые, черные кости деревьев, сдирая с них лохмотья листьев и притаившиеся небольшие, местные дожди, автобус вывернул на брусчатку, поехал между глухой стеной справа и решетчатой - слева, мимо городка, двухэтажного белого пустующего здания, соединенного перемычкой с магазином. Потом стены сломались под прямым углом, уступили место жилым домам и магазинчикам. Перед очередным поворотом автобус остановился, подсаживая длинного Олега и унылую, повядшую Нелли из "комендантского" дома, втолкнувших перед собой холод и немножко свежести. Еще поворот, дорога стала обычной - асфальтированной, гладкой, тряска прекратилась.

Места пошли более обустроенные - аккуратные ряды деревьев, фонарей в круглых, белых, словно моряцких, шапочках; яркие гномы на опушках перед коттеджами; выложенные серой плиткой тротуары и тропинки; проехала в обратном направлении знакомая детская больница, где лечили Катьку от передозировки шоколада, опять парки, косые рядки машин, все больше "Трабанты" с примесью "Жигулей" и редкими вкраплениями "БМВ" и "Мерседесов"; пристегнутые к стоякам вызывающе яркими замками велосипеды; конечно же шли люди в плащах и анараках, местные пионеры в синих галстуках, проросших сквозь слои длинных шарфов, и с такими же как и у советских школьников ранцами (тут в автобусе, было притихшем, прошла волна оживления, корчанья рож и робкого свиста).