Евгений Филенко - Отсвет мрака (Сборник) Страница 45

— Который мы не прочли, — шепчет Лариска.

— А дальше? — настаиваю я.

— Что бывает за ультиматумами? Военные действия.

— Как она может воевать с нами, эта ваша природа? — волнуюсь я. — Чем? Устроить нам извержение вулкана рядом с мэрией? Затопить Южный порт?

— Да не знаю я! — пожимает плечами Борис Ильич. — Чего вы от меня хотите? Я уже двадцать лет ничего не читаю, кроме газет, и ни о чем не думаю, кроме того, где бы раздобыть пакетик кофе… Мы столько времени учили ее своим гнусностям, столько веков дрессировали. Не удивлюсь, что однажды она станет сражаться с нами нашим же оружием. И создаст себе воинство из людей и машин, только не имеющих ничего общего с нами. Вот тогда грянет Армагеддон, да только на нашей стороне не выступит ни один Спаситель.

— Верно!. — Бергель хрипло исторгает из груди не то стон, не то взрыд. — Верно, писатель! Еще Господь не любил больших городов, они его на… настораживали. Он все чудил над ними: то языки смешает, то праведников науськает. Дай я тебя поцелую…

Какое-то время они с писателем обстоятельно, по русскому обычаю крест-накрест, лобызаются. Воспользовавшись этим, я целуюсь с теплой и на все согласной Лариской. А моя нетвердая рука никак не может заползти к ней под халат.

— Мы все делаем вид, что ни хрена не происходит, — витийствует Фимка. — Что так можно жить. А вот нельзя! Так можно только гнить. И мы гнием. И никто уже не отличит живого от мертвеца…

Он лихорадочно наливает себе вина и выплескивает в рот, чтобы загасить клокочущее внутри пламя.

Я тоже тянусь за бокалом и с первого раза промахиваюсь. Со всевозможным тщанием целюсь, чтобы повторить попытку, и в этот момент на запястье оживает бипер.

Никто этого не замечает: все заняты по преимуществу собой. Нарочито расслабленно отодвинув препятствующие перемещениям в пространстве стулья, трудно поднимаюсь и выхожу в коридор. «Сполох, тебе плохо?» — окликает вдогонку Лариска.

Достаю из нагрудного кармана фонор-карту.

— Здесь ко… комиссар Сполох.

Это Ерголин.

— Беда, Сергей, — говорит он. — По всем фронтам сплошная беспросветная беда.

15. ИГОРЬ АВИЛОВ

Я оборачиваюсь первым.

Это не «кайман». И не зарф, хотя одет в похожий черный комбинезон, а лицо в такой же маске. Но что-то в его повадке сразу выдает постороннего.

— Игорь Авилов! — выкликает он сиплым шепотом. — Кто из вас Игорь Авилов?

— Это я, — отвечаю с недоумением, а сам тихонько нащупываю заткнутый за пояс шок-ган.

Улька, дурачок, хлопает глазами, ему и в голову не придет взять этого гостя на мушку своего «волка». Что вовсе не повредило бы в такой странной беседе.

— Славно, — между тем, говорит пришелец с удовлетворением. — Иди со мной.

— Сейчас, — говорю я и вытягиваю шок-ган. — Только штаны застегну. Покажи-ка мне личную карточку, дружок!

— Личную карточку? — бормочет тот задумчиво. — Зачем? Если ты Игорь Авилов, то иди со мной, и все будет хорошо.

— Что происходит, Гоша? — наконец просыпается Улька.

— Это не «кайман», — отвечаю я коротко.

— Я не кайман, — соглашается незнакомец. — Я аллигатор. Так ты идешь со мной?

— Никуда я не пойду! А ты сейчас мне расскажешь, откуда и зачем пожаловал.

— Слушай, Авилов, — раздраженно говорит тип в черном. — Не напирай на шило, мне приказали тебя доставить, и я тебя доставлю, хотя бы и в два присеста.

— Ладно, — киваю я. — Но этот человек, — показываю на Ульку, — пойдет со мной.

— Нет, он мне не нужен, — заявляет тип.

Улька вскидывает пушку.

— В конце концов, я комиссар полиции! — объявляет он. — Сделайте руки за голову, а ноги чуть шире плеч…

Вместо того чтобы подчиниться, тип отступает в сторону. Оказывается, за его спиной топчутся еще двое таких же гавриков. Откуда они могли взяться на самой вершине отеля, на прочесанном «кайманами» вдоль и поперек этаже?!

В руках у них «фенриры» с нашлепками глушителей, которые сей же миг начинают работать.

И я вижу, как Улька Маргерс, распиленный очередями надвое, бьется спиной о стену и оседает в брызгах собственной крови. Я и сам весь в его крови с головы до ног.

— Уля!!!

Мои пальцы погружаются в липкое. Белые Улькины волосы становятся грязно-бурыми, а изо рта на мятую сорочку толчками выплескивается черная струя.

— Улька… прости!.

Чья-то рука опускается мне на плечо.

— Теперь больше нет препятствий, чтобы ты пошел со мной?

— Я покараю тебя, — тяжко выговариваю сведенными губами. — Растопчу как червяка…

Сейчас я выпрямлюсь. И начну ломать и крушить эту сволочь в мелкие осколки. Голыми руками. Я загоню их поганые стволы в их поганые задницы.

Но выпрямиться мне предусмотрительно не позволяют.

16. ИГОРЬ АВИЛОВ

Сознание возвращается обломками.

Сначала я вижу ослепительный круг света. Нестерпимо режет глаза!. Потом предпринимаю попытку встать. Было у меня такое незавершенное намерение перед тем, как обеспамятеть. Зачем? Так просто не припомнишь… Ничего не выходит и на этот раз. Что-то удерживает мои руки и ноги в полной неподвижности. Да и шея перехвачена тугой эластичной удавкой.

Череп налит булькающим кипятком. Поднести бы ко лбу пригоршню снега!. Но сейчас — осень. Сентябрь. Шел дождь, когда я стоял в оцеплении у «Националя».

Тогда отчего я здесь?

Пахнет сырым камнем. И где-то рядом каплет с потолка. Совсем как в том подвале, где Таран выряжал меня в официанта.

Я согласился идти с ним, потому что там был Улька Маргерс. Но Ульку убили. Он умер на моих руках. На мне до сих пор должны быть брызги его крови.

И я хотел покарать убийцу.

Мне помешали…

— Ты уже очнулся, Авилов? — доносится сквозь бульканье проклятого кипятка знакомый голос.

Голос убийцы, которого я приговорил.

Рвусь ему навстречу, наощупь, вслепую. Лишь бы достать горло, руку, плечо. Этого будет достаточно. Он приговорен и пусть не ждет обжалования… Повисаю на ремнях, которыми прикручен к глубокому, неудобному креслу.

— Перестань брыкаться. Это тебе ничего не даст. С тобой желают поговорить, и ты будешь смиренно выслушивать вопросы и давать ответы.

— Я тебя… так и так!.

Меня коротко тычут в лицо. Это адская боль. И все же я ухитряюсь сохранить сознание. Мне нельзя отключаться. Передо мной враг. Он овладел временным преимуществом и думает, что способен вить из меня веревки. Пускай думает. Если у меня появится хотя бы малейший шанс, он будет использован, чего бы мне это ни стоило после.