Филип Фармер - Миры Филипа Фармера. Том 02. Личный космос. За стенами Терры Страница 5

С морды кобылы срывались клочья пены, но она продолжала свой безумный бег. Полукони неотвратимо приближались; стрелы и копья едва не задевали Кикаху. Над головой пролетела бола, три камня которой были связаны в треугольник смерти. Когда ворота заставы открылись и появилась тишкветмоакская кавалерия, его кобыла оступилась, однако собрала последние силы и выровняла бег. Но Кикаха знал, что виной тому не усталость, а стрела, попавшая ей в крестец. Пробив плоть и кожу, наконечник снова вышел наружу. И теперь лошадь уже не могла скакать по-прежнему.

Еще одна стрела вонзилась в ее тело позади седла. Кобыла начала падать: осев на передние ноги, она повалилась на голову. Вовремя выскочив из седла, Кикаха не удержал равновесия и покатился кубарем. Над ним в кувырке пролетело тело лошади. Животное рухнуло наземь и замерло. Кикаха вскочил на ноги и побежал к тишкветмоакам.

Позади него раздался ликующий крик полуконя, и, оглянувшись, Кикаха увидел вождя в оперенном головном уборе. Тот мчался к нему наперерез, потрясая массивным копьем. Кикаха выхватил метательный нож, развернулся и выждал момент, когда кентавр занес копье. Метнув нож, Кикаха тут же отпрыгнул в сторону. Копье пролетело над плечом, едва не задев шею. Метательный нож вонзился в мехоподобный орган, чуть ниже груди кентавра. Полуконь рухнул на всем скаку, сломав при падении кости лошадиных ног и позвоночник человеческого торса. Над головой Кикахи в полуконей полетели копья. Одно из них сразило храбреца, который задумал добиться успеха там, где потерпел поражение вождь. Не рискнув проявить себя в метании, он решил пронзить врага копьем, вложив в удар всю силу своего пятисотфунтового тела.

Когда полуконь упал, Кикаха поднял копье и метнул его в ближайшего кентавра. Наконечник застрял в грудине лошадиного торса. А затем кавалерия, превосходившая полуконей по численности, проскакала мимо него и вступила в рукопашный бой. Кентавров отогнали, но это дорого обошлось людям. Поймав лошадь, хозяина которой сразил томагавк полуконя, Кикаха вскочил в седло и поскакал за тишкветмоаками к открытым воротам сторожевой заставы.

— От вас всегда одни неприятности, — сказал ему чуть позже командир гарнизона.

Кикаха усмехнулся:

— Лучше признайтесь начистоту: вам и самим хотелось встряхнуться. Вы же здесь умирали от скуки, разве не так?

Командир улыбнулся и махнул рукой.

Вечером, нанизав на острие копья длинное перо белой цапли, к форту приблизился полуконь. Проявив уважение к символу вестника, командир запретил открывать огонь. Кентавр остановился у ворот заставы и закричал Кикахе:

— Ты снова ушел от нас, Ловкач! Но тебе никогда не удастся вернуться в прерии, потому что мы будем ждать тебя! И не думай, что на Большом торговом пути ты будешь в безопасности! Мы уважаем торговый путь. Любого, кто пойдет по этой тропе, полукони пропустят с миром. Любого, но не тебя, Кикаха! Ты будешь убит! Мы поклялись не возвращаться в свои жилища, к нашим женщинам и детям, пока не убьем тебя!

— Тогда ваши жены найдут других мужей, а дети вырастут, позабыв лица отцов! — прокричал в ответ Кикаха. — Вам никогда не поймать меня, жалкие полуклячи!

На следующий день в форт прибыла смена караула, и многие кавалеристы отправились на отдых в Таланак. Кикаха уехал вместе с ними. Полукони так и не появились. А потом городская жизнь завертела его, и он начисто забыл об угрозах шойшателов. Но однажды ему пришлось вспомнить о них.

Глава 2

Река Ватцеткол начиналась из бокового русла великой Газирит, которая пересекала страну хамшемов в Дракландии на монолите Абхарплунты. Петляя по густым джунглям, она доходила до самого края уровня, врывалась в узкий каньон, прорезанный за столетия в твердой скале, и падала вниз сплошной стеной воды. Достигая подножия отвесного склона, высота которого равнялась ста тысячам футов, потоки гигантского водопада превращались в водяную пыль. Облака, клубившиеся на середине монолита, скрывали от людских глаз брызги и пену, а основание утопало в стене тумана. И те, кто посмел войти в него, говорили, будто там темнее ночи, а сырость настолько плотна, что мешает дышать.

В миле или двух от скалы монолита сырое марево кончалось, и туман снова конденсировался в воду, возрождая реку. Поток с ревом мчался по узкому руслу среди глыб известняка, а чуть позже расширялся и петлял по равнине около пяти сотен миль. Пройдя прямой отрезок протяженностью в двадцать миль, река разветвлялась и, обогнув с двух сторон скалистую гору, вновь сливалась в единое русло. Затем она резко сворачивала на запад и через шестьдесят миль исчезала в огромной пещере, проникая по сети подземных каналов внутрь монолита, на вершине которого находился ярус Америндии. Только властитель Вольф, Кикаха и орлицы Подарги знали, где она выходила наружу.

Гора, которую огибала река, состояла из одной сплошной глыбы жадеита.

Создавая эту вселенную, Ядавин выплавил пирамиду в три тысячи футов высотой. Жадеит с примесями нефрита представлял собой умопомрачительную гамму полос яблочно-зеленого, изумрудного, коричневого, розовато-лилового, желтого, голубого, серого, красного и черного цветов с различными оттенками. Ядавин установил пирамидальную скалу на краю Великих прерий и направил русло реки вокруг ее основания.

Тысячи лет жадеитовая гора оставалась неприкосновенной. Лишь птицы гнездились на ней, и рыбы вились у ее подножия среди холодных и скользких водорослей. Когда в этот мир через врата-ловушку пришли предки современных америндейцев, они наткнулись на жадеитовую гору и сделали ее своим божеством. Но кочевые племена предпочитали селиться на почтительном расстоянии — как можно дальше от нее.

Чуть позже властитель перенес к жадеитовой горе могучий и цивилизованный народ из древней Мексики. По словам Ядавина (ставшего впоследствии Вольфом), это произошло около тысячи пятисот земных лет назад. Невольные переселенцы могли принадлежать к той цивилизации, которую в современной Мексике считают эпохой ольмеков. Но они называли себя тишкветмоаками. Этот удивительный народ, облюбовав пирамиду, построил деревянные дома и бревенчатые стены вдоль западного и восточного берегов реки. Они дали горе имя своего бога-ягуара, и с тех пор называлась Таланак.

Кочульти (буквально, дом бога), или, попросту, храм Тошкуни — богини письма, математики и музыки — находился на полпути к пирамидальной вершине ступенчатого города. Портал храма выходил на улицу Общих Благословений и снаружи выглядел довольно невыразительно. Фасад, изображавший лицо Тошкуни — птицы-ягуара, — едва выделялся на склоне горы. Как и все другие внутренние помещения города, храм создали и украсили резьбой по камню с помощью притирания и сверления. Жадеит нельзя отколоть или стесать; его можно только сверлить. Но большая часть работы по созданию каменных шедевров искусства делалась с помощью притирания. Трение рождало очарование и полезность.