Грег Бир - Судебная машина Страница 5

Великое общество-разум провело сложные эксперименты, в ходе которых симулировались миллионы различных командных систем, и в каждом случае возрастание сложности, ведущее в конечном итоге к появлению разума, сопровождалось бескомпромиссным уничтожением предшествующих форм.

Установив на основе этих опытов ряд аксиом, оно пришло к строгому математическому выводу: «В данной реальности, системы которой управляются временем и подвержены изменениям, конечный успех этики невозможен». Безразличие вселенной - ее бессознательная и беспощадная жестокость - умножается за счет необходимости того, что устаревшие мысли и жизни, давая место новым, должны гибнуть.

Многократно перепроверив результаты своего труда, великое общество-разум стерло свои записи и уничтожило инфраструктуру в пределах семи миров и двух звезд, оставив лишь формулировку и Вывод.

По всей галактике усвоение Вывода нарушило умственный покой Библиотек. Оказалось, что пробудиться от кошмарного сна истории невозможно.

Одним из выходов представлялось самоубийство. Ряд видных Библиотек завершили свою деятельность.

Другие признали, что Вывод верен, но не стали прибегать к суициду. Они продолжили жить, осознавая вероятность ошибки и разрушения. Их развитие шло своим чередом, размеры и сложность увеличивались, Библиотеки делались мудрее…

Путешествуя между галактиками и по-прежнему оставаясь в одиночестве, Библиотеки поняли, что человеческое восприятие является единственно возможным. Возможность сверить Вывод с мнением независимых от людского интеллекта разумов не существовала. Опровергнуть его в данной реальности было нельзя.

Прошли миллиарды лет, и вселенная стала гигантским домом. В ней жил практически безграничный разум, огромная закваска, сжигавшая в своем пламени доступную энергию и уменьшавшая тем самым срок существования реальности.

Однако Вывод был непоколебим.

- Подождите. Я ничего здесь не вижу. Я ничего не ощущаю. Это не история, это… Она слишком велика! Я не все понимаю…

А хуже всего, простите, ваша болтовня о разумах, которые лишены эмоций. Мы-общность… Как вы себя в ней чувствуете?

Тебя отвлекают предрассудки. Ты скучаешь по органическому телу и предполагаешь, что, не имея органических тел, Мы не переживаем чувств. В действительности Мы переживаем чувства. Слушай их››››

Я корчусь на полу своей клетушки и переживаю их эмоции: первое и второе одиночество, степени изоляции от памяти прошлого, от своих прежних личностей; тоску по индивидуализации, Началовремени… жажду понять не только внешнюю реальность, раскинувшуюся за границей огромной умственной вселенной общества-разума, но и постоянно меняющиеся потоки мыслей и порядок, возникающий в отношениях между придатками. Передо мной громогласная песня социального взаимодействия, любовь превыше всего, что мне было ведомо в плотской жизни. А больше, чем она - и недоступно мне, - чувство верности своему обществу-разуму и что-то вроде почтения к великим Библиотекам. (Мы-общность демонстрирует мне ощущения, существующие, по ее словам, на библиотечном уровне, но они столь масштабны, что я едва не распадаюсь на части, и меня приходится собирать заново.)

В мысленном пространстве внутри тела ко мне приближается один из придатков. Свет у меня в клетушке тускнеет. Я понимаю, что знаком с ним; он тот, кем буду я… он - моя будущая личность.

Касаясь меня, он испытывает грусть и некоторую скорбь. Ему больно от моей ограниченности рамками биологической природы. К нему возвращаются намеренно забытые воспоминания, мучительные.

Мучительные и для меня. Я ясно вижу свою ущербность. Помню, как участвовал в бессмысленных спорах с друзьями, доводил жену до изнеможения, зря сердился на детей. Безрассудство моих отроческих лет предстает театром безумных теней. И я помню свои усилия: помню, как предавался бесполезной похоти, а потом… Елизавета! Гибкое юное тело. Другие… Не менее важны, но иного цвета были холодная страсть к познанию, нарастающая самоуверенность. Я помню страх перед неадекватностью, страх перед промахом, перед тем, что не окажусь нужным обществу членом. Больше всего - больше, чем Елизавета - мне нужно было являться необходимым кому-то, учить других, влиять на молодые умы.

Все эти эмоции, показывает Мы-общность, имеют аналоги на их уровне. Наиболее неприятно для Мы-общности (это можно сравнить с физической болью) - признавать вероятность собственной неудачи. Возможно, что учителя неправильно наставляли учеников, что привело тех к ошибкам.

- Давайте-ка скажем все напрямую, - предлагаю я.

Я привык к своему воображаемому состоянию - к тому, что сижу у себя в клетушке, как в купе поезда, и гляжу наружу через небольшое окошко. Восьминогое тело стоит на утесе, ледники отступают.

- Вы - преподаватели, такие же, каким когда-то был я, и обычно поддерживаете связь с более крупным обществом-разумом, составляющим часть Библиотеки. - Идея того, что общество есть разум, а разум есть общество, мне еще не до конца ясна. - Однако есть вероятность того, что произошел переворот. Революция! Учащиеся… Впервые за миллиарды лет… Непостижимо! И вот вы отрезаны от своей Библиотеки, остались одни, вам грозит гибель… И в такой обстановке вы рассказываете мне про древнюю историю?!

Мы-общность замолкает.

- Наверно, я имею для вас большое значение. - Эти слова я произнес бы со вздохом, будь у меня легкие. - Понятия не имею почему. Впрочем, может статься, это и не важно. У меня столько вопросов!

Хочется знать, что сделалось с моими детьми, с женой. Со мной самим. С миром.

Нам нужны от тебя данные и интерпретация определенных воспоминаний. Когда-то тебя звали Василий. Василий Герасимов. Ты был мужем Елизаветы, отцом Максима и Жизелъ. Мы нуждаемся в более подробных сведениях о Елизавете.

- Вы что, ее не помните?

Прошло двенадцать миллиардов лет. Время и пространство переменились. Даже один этот отдельно взятый придаток общался, поддерживал партнерские или сопернические отношения примерно с пятьюдесятью миллиардами других придатков и индивидуумов. Наше комбинированное общество-разум имело контакты со всеми наличествующими разумными существами, причем один или два раза Наша память полностью стиралась. Большинство воспоминаний, хранящихся в архивах, имеют возраст более миллиарда лет. Если бы Мы сохранили связь с Библиотекой, я бы больше знал о своем прошлом. Тебя я просто оставил на память, вроде как талисман.

Ощущаю леденящий трепет. Пятьдесят миллиардов человек… или кем бы они ни были. Смутно вижу связи внутри общества-разума - парные, тройственные, тысячные, - как пережитки сексуальности и брака, так и те, что существуют лишь из соображений выгоды.