Алекс Гарридо - В сердце роза Страница 5

- Вот-вот, - насупился Эртхиа, усаживаясь в подставленное купцом кресло. - Ты готов отдать ее как возмещение за обиду, нанесенную твоим сыном?

Купец помрачнел.

- Прикажешь - куда мы денемся?

- Прикажу? А не прикажу - что делать будешь? Как помирить Аттан со степью? Почему не спустил шкуру со своего молодого дурака?

- Уже...

Эртхиа ахнул про себя, глянул на купеческого сына. Тот еще ниже опустил голову, но плечи держал твердо.

- И много ты этим делу помог? - смутился Эртхиа. И снова обернулся к юноше.

- Что это тебе в голову взбрело, с отцом не посоветовавшись?

- Советовался... - с досадой ответил за сына отец.

Эртхиа отмахнулся от него.

- Ты сам отвечай, - велел молодому.

- Я советовался, - признался виновник, покосившись на отца. - Он сказал: отступись.

- Еще не хватало! Или мне не на ком было женить единственного сына? К таким людям сватов заслал, такую невесту высватал - все насмарку, - ворчал купец в бороду.

- Погоди, купец, - осадил его царь. - Дай виноватого расспросить. Скажи, сам ты ведь не увез бы девушку? Кто тебе помогал?

Атарик насупился, глянул исподлобья.

- Ишь ты! - рассмеялся царь. - Клянусь своим счастьем, я его не выдам. Назови.

- Джуши, - неохотно вымолвил Атарик.

- Это который же Джуши? - привстал царь, не обращая внимания на задохнувшегося от негодования купца. - Это покойного Джуэра-вождя сын, племянник вождя Урмджина? Он?

Атарик кивнул.

- А с чего это он тебе помогать вздумал в таком деле?

- Побратимы мы.

Купец снова завел бранную речь, из которой Эртхиа узнал, что Элесчи сам же и брал сына в стойбище удо сразу после мира с Хайром, когда надо было заново поднимать торговлю, и ездил тогда старший Элесчи по стойбищам и кочевьям, менял медную посуду, масло и вино, просо и пшеницу, и ткани на войлоки, баранов, бараньи шкуры и шерсть, мех степных лис и волков. И узнавал у кочевников, какие узоры им приятны на рукоятях мечей и ножнах, колчанах и налучах, каковы должны быть золотые и серебряные бляшки для украшения одежды, обуви и конской сбруи, какого цвета везти стеклянные бусины, из каких самоцветов - каменные, как перекручивать гривны, каких везти подвесок к височным кольцам... Собирал заказы и вез в город, мастерам, а после скупал их товар и вез в степь, сам и со всеми своими доверенными слугами и приказчиками. Жил сам как кочевник. Тогда-то и сдружились Джуши и Атарик, обменялись поясами. А теперь такое разорение учинили всему делу Элесчи-старшего.

Эртхиа похлопал ладонями по подлокотникам. Вот как оно выходило: молодому Атарику не мог не сочувствовать Эртхиа, сам женившийся без позволения отца, по любви. К тому же по названным братьям приходились купеческий сын и царь аттанский друг другу вроде как роднёй. Но женитьба Атарика грозила разрушить то, что Эртхиа заботливо возводил: царство, в котором мирно уживаются пастухи-кочевники и оседлые земледельцы, горожане, торговцы и мастера. И все бы просто: выкупить невесту сестрой, как и сам Эртхиа когда-то сделал. Но старший Элесчи, хоть и согласится, понимая необходимость, - купец! - но доволен не будет. А - первый купец, одна из опор всего царства. И вообще не хотелось Эртхиа думать о таком исходе...

- Подарки предлагал? - резко обернулся он к Элесчи.

- Предлагал, - сокрушенно вздохнул купец. - Не берут.

- Мало предлагал! - отрезал Эртхиа.

Купец возмутился было, но Эртхиа хмуро кивнул, подтверждая справедливость своих слов.

- Не торгуйся. Сейчас сколько ни предложи - мало. Я сам еду теперь к Черным Лисицам. Много тебе чести, что сам царь за тебя послом послужит. Но речь идет о мире в Аттане и о торговых путях - на торговле Аттан стоит. А ты, пока я с удо договариваться буду, собери подарки такие, чтобы мне, царю, не стыдно было. Вдвое, втрое, вдесятеро против того, что заплатил бы за высватанную тобой невесту. А разоришься - твоя беда, не всего Аттана. Да ты и не разоришься...

Купец стал мрачнее прежнего.

- Или дочь отдавай, - равнодушно предложил Эртхиа и рывком поднялся из кресла. Не успел он сделать и трех шагов к двери, Элесчи забежал вперед, упал на колени.

- Соберу... сколько скажешь, соберу!

Эртхиа коротко кивнул. Обернулся на побледневшего Атарика.

- Видишь, что натворил? Запомни - ради отца твоего стараюсь. А что, Атакир, - обратился он уже к отцу, - если нам его пастушку продать за хорошую цену? Все меньше тебе платить придется ...

Как полыхнул глазами купеческий сын! Эртхиа покачал головой.

- И стоило бы, да не стану. Собирайся, поедешь со мной. Выезжай срочно, жди меня на первом постоялом дворе по дороге на Хайр. А ты, Элесчи, вели все-таки своему управителю накрывать на стол. Да не торопи его - пусть у повара времени будет вдоволь. А я пока погуляю в саду. И не беспокоить меня!

О влюбленных

Заняв таким образом купца и его сына, Эртхиа прошествовал в сад. Там была беседка, к которой он хорошо знал дорогу, но с другой стороны - от высокой кованой ограды, от того места, где несколько штырей свободновынимались и так же вставлялись на место.

В большом доме всегда найдется пара глаз, которые углядят то, чего им и не положено. И отцова любимица, кудрявая Атарика-нана, конечно, видела, куда направился царственный гость. И поспешила следом.

Не упрекнула, но позволила налюбоваться надутыми губками, пока Эртхиа первый не заговорил:

- Да что ты, радость! Разве я позволил бы?

- Меня - за пастуха! - поддержала его Атарика.

Эртхиа обнял ее, поцеловал.

С того самого дня, когда Эртхиа вернулся в Аттан и впервые утолил жажду и голод на хлопотливом, крикливом, смешливом городском базаре, изо всех сил прячущем деловитость и хватку за прибаутками, нараспев выкликаемыми названиями редкостных товаров, звонкими переливами голосов проворных водоносов, Эртхиа влюбился в этот никогда не прекращающийся праздник. Дома у себя Эртхиа базара не посещал - негоже это царевичу, хайарды-всадники с пренебрежением относились к торговому люду. С тем большим пылом он отдался новой страсти: нет-нет да и улизнет из дворца, переодевшись по-здешнему в бархатную безрукавку поверх белой рубахи; а косы, которая отличала бы хайарда от подданных-аттанцев, Эртхиа давно не носил.

Да что толку!

Вскоре весь базар знал, кто этот невысокий, коренастый, в алой безрукавке, что подолгу сидит в харчевнях и, управившись с огромным блюдом щедро приправленного пряностями мяса, заказывает одну за другой медные чашечки с обжигающе-горьким мурра, платит, не скупясь, а после яростно торгуется в оружейных лавках, - опять же не от скупости, лишь обоюдного удовольствия ради, чтобы был у разгоряченного хозяина веский повод исполнить торжественную песнь о несравненных достоинствах приглянувшегося кинжала, меча с клинком в муаровых разводах, кривой степной сабли или могучего, гудящего в руке лука. Весь базар знал, но уж так полюбился молодой царь своим подданным, что никто ни словом, ни взглядом, ни неуместной почтительностью не нарушил игры. Уж так гордился торговый люд караванного Аттана, что полюбился царю-иноземцу их базар...