Роберт Сойер - Факторизация человечности Страница 51

Он был в магазине. В маленьком продуктовом магазинчике. Однако названия брендов были Хизер незнакомы. И цены…

Ах, да, символ фунта.

Она в Британии.

И британец — британский мальчик, она теперь была в этом уверена — рассматривал стойку со сладостями.

Между ней и Идэко был языковой барьер, но тут его не было — по крайней мере, такого существенного.

— Молодой человек! — позвала она. — Молодой человек!

В ментальном состоянии мальчишки не произошло никаких изменений; он совершенно не замечал её попыток заговорить с ним.

— Молодой человек! Мальчик! Парень! — Она помедлила. — Эй, пацан! Дрочер малолетний! — Последнее наверняка должно бы было привлечь его внимание. Но ничего не изменилось. Разум мальчишки был полностью поглощён намерением…

О Господи!

… намерением что-то стащить!

Шоколадку. «Кёрли-Уорли» — что за дурацкое название.

Хизер выбросила всё лишнее из головы. У мальчишки — ему было тринадцать, она это узнала сразу, лишь только задумалась о его возрасте -  на смарт-кэше было достаточно денег, чтобы купить шоколадку. Он сунул руку в карман и прижал пальцы к карточке, нагретой теплом его тела.

Да, он может заплатить за шоколадку — сегодня. Но тогда что он будет делать завтра?

Продавец, индийского вида мужчина с акцентом, который Хизер казался очень приятным, но мальчишке — смешным, был занят с другим покупателем у кассы.

Мальчишка схватил «Кёрли-Уорли», оглянулся через плечо.

Продавец всё ещё был занят.

На мальчишке была надета лёгкая жилетка с большими карманами. Крепко прижимая «Кёрли-Уорли» к ладони, он подтянул руку к карману, приподнял клапан и опустил туда шоколадку. Мальчишка — как и, к собственному удивлению, Хизер — испустил вздох облегчения. Получилось…

— Молодой человек! — произнёс голос с индийским акцентом.

Мальчишку затопил первобытный ужас, ужас, от которого содрогнулась и Хизер.

— Молодой человек! — снова произнёс голос. — Дайте-ка мне посмотреть, что у вас в кармане.

Мальчишка окаменел. Он подумал было о том, чтобы сбежать, но индиец — о котором, что странно, мальчишка думал как об «азиате»[24] — уже стоял между ним и дверью. Он протягивал к нему руку ладонью вверх.

— Ничего, — ответил мальчишка.

— Ты должен вернуть мне эту шоколадку.

Мозг мальчишки бешено работал: всё ещё можно попытаться сбежать; так же можно вернуть украденное и просить пощады. Может, сказать, что отец его бьёт и упросить продавца не звонить родителям.

— Я же говорю — я ничего не брал, — сказал мальчишка, пытаясь сделать вид, что его глубоко оскорбляет такое беспочвенное обвинение.

— Ты лжёшь. Я тебя видел — и камера тоже. — Продавец указал на прикрученную к стене маленькую видеокамеру.

Мальчишка закрыл глаза. Вид внешнего мира померк, но его мозг по-прежнему переполняли образы — людей, которые, по-видимому, были его родителями и приятеля по имени Джоф. Джоф никогда не попадался, таская сладости.

Хизер была потрясена. Она вспомнила собственную детскую попытку стащить что-то в магазине — в её случае это была пара джинсов в магазине одежды. Её тогда тоже поймали. Она понимала страх и злость этого мальчишки. Она хотела бы посмотреть, что с ним случится дальше — но её время ограничено. Рано или поздно ей придётся выйти отсюда для удовлетворения жизненных потребностей; она уже жалела, что не сходила в туалет перед тем, как залезть в конструкт.

Она очистила разум и вызвала образ выпадающих из раствора кристаллов, покинув мальчишку так же, как ранее покинула Идэко.

Темнота, как и раньше.

Она упорядочила кристаллы, восстановив свою самоидентификацию. Она снова лицезрела стену гексагонов.

Это было изумительно — и, надо признать, чрезвычайно занимательно.

Внезапно ей пришла в голову мысль о туристическом потенциале. Проблема с имитациями виртуальной реальности была как раз в том, что они — имитации. Хотя и «Сони», и «Хитачи», и «Майкрософт» вкладывали миллиарды в индустрию развлечений в виртуальной реальности, ей всё равно чего-то не хватало. Всё равно существовала фундаментальная разница между катанием на лыжах в Банффе[25] и катанием на лыжах в собственной гостиной; вероятность сломать ногу добавляла остроты, полный мочевой пузырь, опорожнить который нет никакой возможности, обогащал восприятие, а риск обгореть на солнце после целого дня на склоне даже в середине зимы был неотъемлемой частью горнолыжного удовольствия.

Но вот это проникновение в чужую жизнь было реальным. Английскому мальчишке действительно предстояло иметь дело с последствиями своего преступления. Она могла оставаться с ним так долго, сколько хотела; следить за ним в его мучениях часами или даже днями. Вся притягательность вуайеризма, подкреплённая имитацией более живой, возбуждающей и непредсказуемой, чем всё, что может появиться из запаянной в пластик коробки.

Нужно ли это регулировать? Возможно ли это регулировать? Или человеку придётся смириться с возможностью того, что бесчисленные наблюдатели толпятся в его голове, разделяя с ним всю его жизни и каждую его мысль?

Может, число семь миллиардов вовсе не такое уж огромное; может быть, оно наоборот, замечательное; может быть, самой произвольности выбора, самого количества возможностей будет достаточно, чтобы оградить человека от посещения кем-то знакомым.

Но ведь именно это интереснее всего, разве нет? За этим Хизер сюда и пришла, и наверняка другие придут сюда за этим же: за возможностью проникнуть в разум своих родителей, любимых, детей, начальников.

Но что делать дальше? У Хизер по-прежнему не было никаких идей относительно того, как найти конкретного человека. Кайл был где-то здесь. Нужно только сообразить, как до него добраться.

Она в растерянности уставилась на громадную клавиатуру с шестиугольными клавишами.

Кайл всё ещё шёл по кладбищу. Он чувствовал, как лоб начинает покрываться тонким слоем пота. Могила Мэри осталась не так уж далеко позади. Он засунул руки в карманы.

Так много смерти; так много мёртвых.

Он подумал о зебре, которую подстерёг и убил лев.

Это наверняка жуткий вид смерти.

Или нет?

Подавление.

Диссоциация.

Это те вещи, через которые, по словам Бекки, она прошла.

И не только Бекки. Тысячи мужчин и женщин. Подавляющих воспоминания о войне, пытках, насилии.

Может быть — всего лишь может быть — зебра не чувствовала, что умирает. Может быть, она отключила своё сознание от реальности в тот самый момент, когда началась атака.