Роберт Сойер - Факторизация человечности Страница 52

Может быть — всего лишь может быть — зебра не чувствовала, что умирает. Может быть, она отключила своё сознание от реальности в тот самый момент, когда началась атака.

Возможно, все высшие животные способны на такое.

Это лучше, чем умирать в мучениях и страхе.

Но механизм подавления где-то даёт сбой — иначе воспоминания никогда бы не возвращались.

Или, если это не сбой, то, возможно, этот механизм можно вывести…вывести за пределы расчетных параметров.

В животном мире не существует по-настоящему травматических физических повреждений, которые не были бы смертельными. Да, животное может быть напугано — ужасно напугано — но при этом проживёт ещё один день. Но как только хищник смыкает челюсти на добыче, добыча эта почти наверняка обречена. Подавление будет работать несколько минут — или, максимум, несколько часов — чтобы убречь животное от ужаса собственной смерти.

Но если бы после травматических переживаний никто не выживал, то у мозга не было бы необходимости в способности подавлять воспоминания в течение дней, недель, месяцев.

Или лет.

Но человечество изобрело несмертельные травмы.

Изнасилование.

Пытки.

Ужасы войны.

Может быть, мозг и правда был готов к возникновению способности подавлять восприятие тяжёлых физических повреждений.

И, может быть, ненамеренно эти воспоминания через какое-то время и правда снова всплывали в памяти. До самого недавнего времени — нескольких десятков тысяч лет назад, крошечного отрезка истории жизни на Земле — не было нужды в долговременном подавлении. Возможно, такая способность так никогда и не возникла в ходе эволюции.

Эволюции.

Кайл поиграл с этим словом, так и сяк вертя его в голове. Он много думал с тех пор, как Чита сказал ему, что микротубулярное сознание в самом деле могло возникнуть вследствие преадаптивной эволюции.

Он смотрел на многочисленные надгробия с вырезанными на них распятиями и сложенными в молитве руками.

Эволюция способна влиять лишь на те вещи, что увеличивают шансы на выживание; она по определению не имеет никакого отношения к событиям, которые происходят после последнего репродуктивного контакта… а смерть, разумеется — это самое последнее событие в жизни.

Кайл не мог придумать ни одного сценария того, как эволюция могла бы создать для животных более гуманную смерть, даже если это идёт на пользу подавляющему большинству популяции. И всё же…

И всё же если подавление воспоминаний существует у людей, оно должно было откуда-то взяться. Это действительно могло быть развитием механизма, дающего животному лёгкую смерть, даже когда его едят живьем.

Если такой механизм вообще существует, понятное дело.

И если он существует, это значит, что вселенной в конечном итоге есть до них дело. Что-то помимо эволюции сформировало жизнь такой, дало ей если не смысл, то, по крайней мере, свободу от мучений.

Кроме тех мучений, которые испытываешь, когда память возвращается.

Кайл медленно брёл обратно к станции метро. Была середина дня пятницы; поезда, прибывающие из центра, битком набиты служащими, бегущими из своих корпоративных тюрем. Кайл вёл два летних курса, и один из них, как назло, начинался в пятницу в 16:00. Так что он отправился в университет на свой последний на этой неделе семинар.

27

Хизер продолжала смотреть на огромную стену гексагонов, размышляя, пытаясь не дать головокружению подавить рассудок.

Она решила просто попробовать снова. Она коснулась ещё одного гексагона.

И в ужасе отпрянула.

Разум, в который она вошла, оказался спутанным и тёмным, все ощущения искажены, мысли обрывочны и раздёрганы.

Это был мужчина — опять! Белый: для него она была важна, эта его белизна, его чистокровность. Он был в парке неподалёку от искусственного озера. Было совершенно темно. Хизер считала, что соединение происходит в реальном времени, так что он, скорее всего, находится не в Северной Америке, где был ещё день. Однако мужчина думал по-французски.

Значит, Франция или Бельгия, но точно не Квебек.

Мужчина прятался — затаился — за деревом и чего-то ждал.

Что-то, однако, было не так. Какое-то напряжение, грозящее прорваться.

О Боже, подумала Хизер. Эрекция — от которой встопорщились его штаны. Так вот на что это похоже. Господи всемогущий!

Фрейд был неправ — невозможно завидовать этому. Пенис, казалось, готов треснуть по всей длине, как сосиска, разрывающая свою оболочку.

Приближалась женщина, видимая в свете фонарей.

Молодая, симпатичная, европейской внешности, в розовых кожаных ботинках, одна.

Он дал ей пройти мимо и затем…

И затем выскочил из-за деревьев и приставил нож к её горлу, и она услышала его голос. Он говорил по-французски — и с парижским акцентом, не с квебекским. Хизер знала французский достаточно, чтобы понять, что он говорит женщине не сопротивляться, что ей лучше быть с ним полюбезней…

Хизер не могла этого вынести; она заэжурила глаза и позволила конструкту сформироваться вокруг неё. Она чувствовала беспомощность и отчаяние. Говорят, что каждые двенадцать секунд где-то на Земле происходит изнасилование — до сих пор это казалось бессмысленной статистикой. Но это происходит прямо сейчас.

Она должна сделать что-то.

Она глубоко вдохнула, потом снова открыла глаза.

— Стоп! — закричала Хизер внутри куба.

Стоп! — закричала она мысленно внутри собственного разума.

А потом:

— Arrêt!

Arrêt!

Но чудовище продолжало лапать грудь женщины сквозь бюстгальтер.

Хизер отвела руки назад, пытаясь заставить его сделать то же самое.

Но тщетно. Что бы она ни делала, на него это не оказывало никакого эффекта. Хизер трясло от ярости, гнева и страха, но мужчина продолжал своё дело, безразличный к её крикам так же, как к крикам своей жертвы.

Нет… нет, крики жертвы не были ему безразличны. Он них его член напрягался ещё сильнее…

Хизер не могла больше этого выносить.

Насильник принялся сдирать с жертвы трусики, а…

…а Хизер представила себе выпадающие из раствора кристаллы, отделяясь от этого поломанного, отравленного разума и возвращаясь к стене с гексагонами.

Она закрыла глаза, материализуя конструкт перед своим внутренним взором, и откинулась назад, оперевшись на заднюю стенку куба, делая дыхательные упражнения и ожидая, пока сердце прекратит бешено колотиться, пока уляжется её ярость.