Кир Булычев - Операция «Гадюка» Страница 52

И тут он увидел рикшу.

Это был легендарный человек, единственный чудак в своем роде. Он сделал тележку из велосипеда и инвалидной коляски. Кресло спереди, а сзади руль, и педали, и сиденье. Видно, он был чудаком и до того, как попал сюда. У него была длинная седая борода и длинные волосы. Говорили, что он – бывший чемпион по шоссейным гонкам и ему так скучно без велосипеда. Но идти в полицейские ему не хотелось. Он придумал извоз.

Платы за проезд он не брал. Говорил, что закаляется.

Может быть, и закалялся.

Доктор раньше не видел его, но слышал о нем от других.

– Эй, прокачу! – крикнул рикша.

Доктор не сразу сообразил, что это относится к нему. Потом обрадовался. Рикша ждал его на маленькой прибрежной площади перед Александровской лаврой. Как-то доктор заходил туда и удивился тому, что исчезли некоторые надгробия, может быть, их и не было.

У рикши был куда более живой цвет лица, доктор подумал, что надо будет уговорить его, чтобы согласился пройти исследование в Смольном.

Кровь каждого из пациентов таила в себе загадки, нелогичность и удивительные остатки жизни. У каждого – свои.

Рикша был в накидке, в пелерине, что носили до революции студенты и гимназистки – когда-то доктор видел такие в кино. Седые в желтизну космы падали на плечи и на спину, борода была кривая, хотелось сказать: ну подровняй ты ее, в конце концов!

– Садись, устраивайся, – сказал рикша. – Отвезу. Таксу знаешь?

– Нет, не знаю, – сказал Леонид Моисеевич, хлопая себя по бокам, словно под халатом и брюками был кошелек с деньгами.

– Правдивая история из жизни, – сказал рикша. – Пока я еду, рассказывай. Согласен?

– Разумеется, конечно... вы не представились, и я не знаю вашего имени-отчества.

– Рикша. У меня нет имени, и я его не желаю. А ты – доктор. А может, парикмахер?

– Доктор.

– Где же твоя больница?

– В Смольном, – сказал Леонид Моисеевич.

– Ты хочешь сказать, что служишь тому пауку в шляпе?

– Ничего подобного! – Леонид Моисеевич, всегда ожидавший такого вопроса и заранее оскорбленный, поднял острый подбородок. – Я работаю для людей и ради людей.

– А я не спорю с тобой, – сказал рикша. – Садись, в ногах правды нет. Куда поедем?

– На канал Грибоедова, – ответил Леонид Моисеевич. – Вы знаете, где он находится?

– А точнее?

– Точнее, мне надо на Подьяческую. На угол Большой Подьяческой и канала.

– Все ясно, – сказал рикша.

Он нажал на педали, и тележка поехала довольно быстро – только бегом можно угнаться.

Ветер бил доктору в лицо – он давно не испытывал такого ощущения.

– Был дождь, – сказал доктор.

– Еще какой по нашим меркам! – откликнулся рикша. – Я такого не припомню, хоть живу здесь лет сорок, а может, пятьдесят.

– А я раньше жил в Москве. Там тоже дождей не бывает.

– А я бы сказал, что это тревожный знак, – сказал рикша. – Это значит, что дождь, который не мог зародиться здесь, где нет циркуляции воздуха, пришел оттуда, сверху, прорвался. Представь, какой должна быть отдушина? Но до этого были ветры. Ты чувствовал?

– Чувствовал, – сказал доктор.

И вдруг засмеялся.

– Ты чего?

– Представьте себе, – сказал доктор, улыбаясь, – мы с вами разговариваем о погоде. А это значит, что есть погода.

– Точно! – согласился рикша. – А мне и в голову не приходило.

– И это меня тревожит, – сказал доктор.

Ему трудно было беседовать с рикшей, потому что он сидел в кресле и смотрел перед собой, а голова рикши находилась сзади над его затылком. Голос рикши бил в затылок и был бестелесным.

– На наш век хватит, – сказал рикша. – Хотя умные люди говорили, что это от тех, кто к нам идет. Слишком их много стало за последнее время. Раньше, бывало, едешь-едешь по Невскому, от Московского вокзала до Зимнего, и ни одного человека не встретишь. А теперь – смотри! Ты уже привык? А я еще не привык. Не сегодня-завтра новые рикши потребуются. Ведь люди стали переезжать с места на место, транспорт нужен. Потом мы трамвай пустим.

– На какой энергии?

– Без энергии, будут велосипедисты трамвай возить, до революции это называлось конкой.

Навстречу проехали два самокатчика. Они ехали на больших самодельных самокатах. Отталкиваясь ногой. Ехали и разговаривали. Оба нестарые. С рикшей они раскланялись.

– Вот видишь, – сказал рикша. – А я что говорил?

– Кто они такие? – спросил Леонид Моисеевич.

– Служба внешнего наблюдения, – ответил рикша. – Я их знаю. Сам помогал им машины делать, но в штат, как они звали, не пошел. Зачем мне в штат идти? Я – птица вольная.

За Московским вокзалом, уже у Литейного, они встретили цыганку. Та стояла посреди мостовой и кричала:

– Кому судьбу? Гарантирую точность и долговременность. А ну, соколики, стройтесь в очередь за судьбой!

– Это тоже внешнее наблюдение? – спросил доктор.

– Не думаю, – серьезно отозвался рикша. – На что ему крикливая цыганка?

Цыганка некоторое время бежала вприпрыжку за коляской рикши.

Они выехали на канал Грибоедова у Сенной площади. Набережная была узкой, неровной, асфальт в выбоинах, кое-где проходила полоса булыжника.

– Вылезай, – сказал рикша, он уже познакомился с доктором, даже расспросил, кого ищет, хотя доктор не стал говорить, зачем ему нужна Чумазилла, которую рикша, оказывается, знал. – Вылезай и пойдем дальше пешком, а то я по этим колдобинам свою телегу сломаю. А она мне дороже твоих удобств, сам понимаешь, источник существования. Не будет кобылы, сам сдохну от голода.

Это была шутка, наверное, отработанная, привычная.

Леонид Моисеевич пошел вперед. Сначала он хотел было распрощаться с рикшей, но рикша обещал отвезти его обратно в Смольный, как только доктору удастся отыскать своих знакомых, но ждать не хотел – предпочел погулять в своей компании.

Они пошли дальше.

Рикша не задавал лишних вопросов. Он даже объяснил:

– А меня улица научила, дикая жизнь на свежем воздухе. Если ты очень настойчив в вопросах, люди думают, что ты – враг. Потому что рассказывать о себе и своих занятиях опасно. Тот, кто узнал, где спрятана куча золота, и никому не сказал, – останется жив и богат. Ты меня понял?

Рикша оставил коляску – надоело ее толкать по буграм набережной.

– Ничего, – сказал он, – никто не возьмет. Здесь людей и не бывает. Ты кем раньше был?

– Врачом.

Леонид Моисеевич предпочел бы, чтобы рикша оставил его в покое, но, с другой стороны, вдвоем спокойнее. Леонид Моисеевич давно не уходил так далеко от родной лаборатории, и ему казалось, что в темных провалах между домами таятся разбойники, намеренные перегрызть ему глотку.

– А я руководил учреждением. Честное слово. Приходил каждый день в свой кабинет – дубовые панели по стенам, стол с тремя телефонами – и думал: ну почему я не стал велосипедистом-гонщиком?