Василий Сахаров - Кубанская Конфедерация Страница 53

Перекинув гитару‑семиструнку на грудь, Олег взял пару пробных аккордов и запел:

Пришёл приказ — и по приказу мы встаём,Взяв АКС, садимся ночью в самолёт.В тот ранний час, когда земля вокруг спала,В Афганистан приказом воля занесла.Афганистан — проклятый горный, дикий край,Приказ простой: вставай, иди и умирай.Но как же так? Ведь на земле весна давно,А сердце режет мечта, и горести полно.«Афганистан» — грохочет где‑то пулемёт,Афганистан. Вчера погиб мальчишек взвод.Их командир, когда на белый снег упал,«Россия‑мать», — он перед смертью прошептал.Афганистан — проклятый горный, дикий край,Приказ простой: вставай, иди и умирай.Но как же так? Ведь на земле весна давно,А сердце режет мечта, и горести полно.Мой друг упал — лицо красивое в крови,Он умирал вдали от родины‑земли.Смотрел с надеждой в голубые небесаИ всё шептал: «Прекрасен наш Афганистан».

Старый наёмник пел, его голос разносился в темноте далеко, цеплял за душу, а я старался запомнить эту правильную по жизни песню, которую слышал впервые, и сохранить её в себе, чтоб передать потом другому талантливому певцу. Олег, что же, с одной стороны, жалко его, талант, но и он сегодня умрёт, ибо верен своему боссу, готов идти с ним туда, куда тот только укажет, и, несмотря на все свои песни, убивать моих друзей и тех, кто не захочет на себя ярмо рабское надеть. Он сгинет без следа, а песня должна жить.

Олег закончил петь, как раз закипела водичка, мы заварили чайку и разговорились.

— Душевная песня, но вредная, — держа в руках кружку, сказал Кара.

— Почему? — поинтересовался я.

— А ты сам подумай, Саня. Какая, нах, Россия‑мать? Нет её, кончилась и никогда уже не возродится. А слова про родину‑землю — это не для нас, не для наёмников. Надо что‑то попроще, про бабло, про славу и девок распутных. Как ты, Олег, может, споёшь что‑нибудь про дублоны золотые и пиратов лихих?

— Настроения сегодня нет, — отхлебнув чайку, ответил старый наёмник. — Как‑то неспокойно мне на душе. Вроде как всё в порядке, а что‑то не так и тоскливо.

— Не обращай внимания, это песню ты сегодня спел неподходящую.

— Наверное. — Олег встал с бревна и потянулся всем телом. — Устал, пойду спать.

— Угу, — промычал Кара и, дождавшись ухода своего верного бойца, обратился ко мне: — Ты поговорить хотел, сейчас самое время. Я как золотишко получу, так такой добрый становлюсь, что просто сам себе удивляюсь. Что у тебя?

Для вида помявшись, я сказал:

— Босс, мы с тобой насчёт Марьяны говорили, помнишь?

— Ну, было такое, а что? — Он сразу насторожился.

— В общем, дядя Коля, прошлую ночь мы провели вдвоем и занимались совсем не чтением стихов при луне.

Чего от Бурова можно было ожидать в этот момент, я представлял себе очень слабо, однако тот повёл себя странно и засмеялся:

— Вот девка, вся в мать, чего хочет, всегда получит. — Отсмеявшись, он спросил: — И что у вас теперь?

— Пожениться хотим, если ты не против, конечно.

— Если у вас, Сашка, до секса уже дошло, то возражать мне теперь и смысла нет. Было дело, хотел её в семью мэра трабзонского пристроить, но такую её там не возьмут. Строгих правил люди, традиционалисты. Вернёмся домой, соберёмся нашей дружной семьёй и всё подробней обговорим. — Наёмник зевнул и на выдохе сказал: — Спать пора, пойду, наверное.

Я взглянул на позолоченные часы, которые мне месяц назад Кара подарил, — время без трёх минут двенадцать. Скоро начнётся карусель по всему селу, и наверняка сейчас мои товарищи к казарме охранной роты, расквартированной в Пазаре, подбираются, а орудия, что на высотке, и блокпост в любом случае уже должны были взять. Надо ещё совсем немного время потянуть, а то уйдёт Кара в дом, и придётся его вместе со всеми взрывать. Приподнявшись с бревна, я прошептал:

— Босс, что‑то часового нашего не видно.

— А кто у нас сейчас должен на часах стоять?

— Благой.

— Наверное, по улице шарится. Благой — человек опытный, а мы в этом месте можем чувствовать себя вполне спокойно. Беспокоиться не о чем.

— Не, пойду проверю. — Я вытащил из кобуры ТТ и направился со двора.

— Подожди, — как и предполагал, Буров двинулся следом, — вместе пройдёмся.

Не успели мы отойти от двора и двадцати метров, как увидели бегущего нам навстречу Благого, худощавого болгарина из Варны, уже третий год служившего Бурову.

— Ты где ходишь, Благой? Почему не на посту? — Голос Кары был сух и резок, и это означало только одно — что он очень недоволен.

— Проблемы, босс, — обратился к нему болгарин, — в селе чужие.

— Кто?

— Непонятно, но по повадкам на русский спецназ похожи, больше некому. Караульных местных в ножи взяли, к постоялому двору и казарме сходятся.

— Много?

— Не знаю, я десяток видел, но их наверняка больше.

Кара хотел сказать ещё что‑то, видимо, скомандовать «К бою!», но я был рядышком и недолго думая вломил ему в череп рукояткой своего «тэтэшника». Он рухнул как подкошенный, болгарин посмотрел на меня, вскинул свой АКМ, но на раздумья потерял драгоценную секунду и получил пулю в голову. Сухой щелчок выстрела разнёсся по улице, и одновременно с ним, где‑то метрах в трёхстах от меня, в небо взвилась красная сигнальная ракета. Хорошо, почти уложился, я вынул из кармана плоскую коробочку радиопередатчика, перещёлкнул предохранитель и нажал на кнопку, еле заметно выступающую из корпуса.

Мои заряды сработали как и положено — дом взлетел на воздух, и несколько далеко не маленьких брёвен рухнули вблизи от меня. В унисон взрыву дома по селу забахали гранаты, а чуть позже заработали пулемёты и автоматы. Братишки в работу вступили и сейчас турок в казарме кромсают.

Взглянув на горящий домик, я решил, что неплохо повеселился и теперь остаётся только своих товарищей дождаться. Из нарукавного кармана вынул пластиковые наручники и сцепил Бурову руки, разогнулся и увидел — совсем рядом мелькнула быстрая тень, которая метнулась за угол хозяйственного амбара. Столкнув пленённого командира наёмников в ближайшую канаву, притаился за его телом и выставил перед собой ТТ.

— Обзовись, кто такой? — выкрикнул я в темноту.

— Саня, это ты? — раздался голос Олега.

Вот же зараза, видать, почуял беду, волчара, и не в доме ночевать залёг.

— Да.

— Командир с тобой?

— Со мной.

— А чего молчит?