Эликсиры Эллисона. От любви и страха - Харлан Эллисон Страница 54

– Ангел ночи, Крис.

Ничего не понимая, оглушенный горем, он все же сходил еще раз в спальню и принес маленькую шкатулку, которую она называла «бахут».

– Глянь сюда. Видишь, как он открывается?

Он покрутил бахут в руках, но не нашел ни замка, ни застежки.

– Она сделана из древесины алоэ, в точности по указаниям Адрамелеха. А соединительные клинья – из миндального дерева. Ты начинаешь понимать? Ты мне веришь?

– Сири…

– А для того, чтобы открыть его, тебе понадобится Сургат. Смотри.

И она коснулась знака, вырезанного на округлой крышке шкатулки.

– Он не причинит тебе вреда. Он служит лишь одной цели: он открывает все запоры. Возьми волос с моей головы… не спорь со мной, Крис, милый. Сделай так, прошу… – голос ее звучал теперь совсем тихо, слабым шепотом, и он послушался. – Он попросит волос с твоей головы, – продолжала она. – Не слушай его. Заставь его взять мой. И вот что ты скажешь, чтобы вызвать его к себе…

Последние минуты своей жизни она повторяла ему эти слова, пока он не понял, что она не бредит, и что он должен записать их.

– Стоит тебе открыть бахут, и все остальное поймешь сам. Только будь осторожен, Крис. Это все, что я оставляю тебе, так что сделай все как надо, – глаза ее закрывались, но тут она с усилием открыла их и посмотрела на него. – Почему ты сердишься на меня?

Он отвернулся.

– Я ничего не могу поделать с тем, что умираю, милый. Мне жаль, но так вышло. Тебе просто придется простить меня и сделать все как надо.

А потом она закрыла глаза и разжала руку, и барсетка упала на ковер, и он остался один.

И, хотя он остался один, он заговорил с ней.

– Я любил тебя меньше, чем надо было. Люби я тебя сильнее, этого бы не случилось.

Хорошо рассуждать о таком задним числом.

К двадцати пяти годам Крис прочитал все, что смог найти, о таком загадочном предмете, как любовь. Он прочитал Виргилия и Рабле, Овидия и Лю Сяовея, «Симпозиум» Платона и всех неоплатонистов, Монтеня и Иоанна Секунда; он перечитал всех английских поэтов начиная с неизвестных авторов XIII и XV веков, а потом Ролла, Лидгейта, Уайатта, Сиднея, Кэмпиона, Шекспира, Джонсона, Марвелла, Геррика, Саклинга, Лавлейса, Блейка, Бёрнса, Байрона, Перси Шелли, Китса, Теннисона, Браунинга и Эмили Бронте; он прочитал все существующие переводы «Камасутры» и «Ананга Ранги», что заставило его заинтересоваться персами; он прочитал «Благоуханный Сад» шейха Нефзави, «Бэхарестан» Джами и «Гулистан» Саади, что привело его к семи арабским учебникам секса, которые он почти сразу забросил: дело вовсе не в сексе как таковом – уж это он понимал не хуже любого другого. Понимал это так отчетливо, что записал у себя в дневнике:

«Я занимался любовью с Конни Хальбен, когда вдруг вернулся из деловой поездки ее муж Пол. Стоило ему нас увидеть, как он разрыдался. Это самое страшное, что я до сих пор видел. Мне припомнился Иксион, которого Гадес привязал к вечно вращающемуся колесу за то, что тот пытался соблазнить жену Зевса Геру. Пальцем больше не дотронусь до замужней женщины. Не стоит такое развлечение всех этих мук и вины».

В общем, он сумел обойти вниманием все тексты, касающиеся плотской любви во всех ее бесконечных вариациях. Он не выносил никаких вердиктов; просто он очень рано понял то, что не всегда дано понять тем, кто ищет истинную любовь. Правда, представление его об этой истинной любви оставалось идеализированным, традиционным – зато его поиски грааля не замедлялись ненужными помехами.

Он прочитал «Цветы сливы в золотой вазе» в переводе Уэйли и все, что представлялось ему мало-мальски уместным у Фрейда, он отыскал редкий сборник восточной эротики и еще более редкий английский перевод «Рассказов о Константинополе и Малой Азии»; он с головой ушел в мемуары Клары Боу, Карла II, Чарли Чаплина, Айседоры Дункан, Мари Дюплесси, Лолы Монтес и Жорж Санд; он перечитал романы Моравиа, Горького, Мопассана, Рота, Чивера и Броссара – только для того, чтобы обнаружить, что им известно еще меньше, чем ему.

Он жадно впитывал афоризмы великих и даже верил почти каждому их слову. Бальзаковскому: «Истинная любовь в своих поступках являет несомненное сходство с ребяческими выходками: то же безрассудство, неосторожность, непосредственность, смех и слезы». Мольеровскому: «Не рассудок управляет любовью». Теренса Маккенны: «Случается, любовь так меняет человека, что его трудно узнать». Вольтера: «Любовь – это природная ткань, расшитая воображением». Ларошфуко: «Когда человек любит, он часто сомневается в том, во что больше всего верит».

Но, даже согласно кивая каждому противоречивому образу, представляющему любовь: природе, Богу, птичке на проводе, сексу, тщеславию – он понимал, что познал лишь крошечную толику того, что называется истинной любовью. И Кьёркегор, Бэкон, Гёте, Ницше при всей их прозорливости знали об истинной любви не больше, чем самый заурядный батрак.

«Песнь песней Соломона» пришпоривала его искания. Но верного пути к цели не открывала.

Верный путь он обрел в тот февральский вечер 1968 года. Но даже найдя, боялся ступить на него.

Сургат – дух, подчиненный Сарганатаса – в иерархии демонов от Люцифера и до Люцифуга Рофокале занимающий скромную, но ответственную должность открывателя замков, явился, когда Крис Кейпертон призвал его. Не настолько важным был он демоном, чтобы отвергнуть призывающее его заклинание, как бы неумело его ни произнесли. Но и помогать не собирался.

Соломонову звезду на полу Крис вывел кровью Сири. Он не думал о том, что делает – что окунает палец в кровь женщины, лежащей под простыней на диване… что ему приходится повторять это все чаще, потому что кровь густеет… что он не должен допустить ни малейшего перерыва в линиях, очертивших пятиконечную звезду и описанную вокруг нее окружность… он просто делал это все. Он не плакал. Просто делал.

Потом он расставил на острия лучей по свече и зажег их. В те дни в каждом сайгонском доме имелся запас свечей.

А потом стал в центре изображения и начал читать записанный на бумажку текст. Сири заверила его в том, что, если он будет стоять в пентаграмме, ему ничего не грозит, что Сургат умеет лишь открывать замки, а на то, чтобы причинить ему вред, у того просто нет сил… если он не будет делать глупостей.

Слова заклинания были взяты из трактата «Grimorium Verum», и Сири сказала, что их не надо произносить на безупречной латыни, равно как необязательно ритуальное очищение, без которого