Максим Курочкин - Аниськин и шантажист Страница 57

Если получится разговорить хоть часть из армии грешников, если хоть треть из них вспомнит, что видели непосредственно перед получением письма Бирючиху, то… тьфу, тьфу, тьфу. Не будем радоваться. Все-таки, она мать Василисы. И девушка ее по-своему любит.

«Какой адский труд мне предстоит!» – размышлял Костик, широко вышагивая по направлению к МТС. Мастерская по численности любителей адюльтера стояла на первом месте среди рабочих коллективов совхоза. Костик все рассчитал правильно: супружеская измена – проступок противоречивый. Его необходимо как можно тщательнее утаить от жены, им не грешно прихвастнуть в среде товарищей и сослуживцев. Если бы Комаров пришел выспрашивать о походах «налево» домой, где даже стены имеют уши, то вряд ли бы он смог достичь желаемого. Разглагольствовать в родимых стенах о своих похождениях – святотатство. Трепаться о том же в родном коллективе – святая обязанность.

Комарову разработал довольно незамысловатый план добычи нужной ему информации. С каждым из механизаторов предстояло поработать по схеме:

а. настроить на фривольную волну, кинув для затравки парочку сальных анекдотов (Костя мучительно пытался вспомнить хоть один из них, но на ум приходили только истории про хомячков и ежиков),

б. поделиться впечатлениями о собственных похождениях (интересно, сможет ли он сочинить убедительную байку на тему «Как Комаров плейбоем был»?),

в. вызвать на откровенность, поселив в сердце желание похвастать, припереть к стенке и заставить признать факт шантажа.

А если учесть, что Костик наметил расспросить не только неверных механизаторов, но и прочих преступников, то плести истории про хомячков ему придется до пенсии. Да. Нелегко ты достаешься, хлеб простого сельского участкового.

– Здравствуйте, Константин Дмитриевич, – отвлек его от разработки стратегических планов дребезжащий голосок.

– Здравствуйте, Евдокия Андреевна, – шутейно поклонился Костик, – никто больше вашу кошку не обижает? С чучела пиджак не снимает? Мужик во окно за вами не подглядывает?

Евдокия Андреевна любила изводить участкового поручениями. Однажды она приметила, что ее тощая трехцветная Мурка ходит «чегой-то смурная». Бабушка заподозрила, что ее любимицу кто-то обижает, и проела плешь Комарову просьбами «выследить оскорбителя». А спустя время, прибежала вся в слезах с заявлением на «усатого мужчину», который, якобы, «глядить» на нее в окошко длинными зимними сумерками. Костик заработал себе мучительный насморк, пролеживая вечера в сугробах близ дома старушки, пока не понял, что усатый мужик находится не снаружи, а внутри дома Евдокии Андреевны. Пару месяцев назад внучка привезла ей постер с изображением Никиты Михалкова. Постер спокойно висел себе на стене, а вечерами, когда за окном становилось темно, отражался в оконном стекле.

Так что временами Костику хотелось повторить преступление Раскольникова и поднять топор на старушку, а временами она даже забавляла его.

– Все спокойненько, вашими молитвами, – ответила на его вопрос Евдокия Андреевна, – а вот кем бы вам поинтересоваться, так это Васькой-Мельницей. Вчерась возле него Коля-Болеро так и вился, так и вился, а уж Коленька наш грешников за версту чует, не зря они его не любят. Проявите бдительность, обратите внимание.

– Чует? – заинтересовался Костик, – первый раз об этом слышу. И как это он их чует? Запах от них особый исходит или сияние?

– И-и-и, милай, – обрадовалась бабушка внимательному собеседнику, – Коленька-то наш блаженный, а блаженный – он навроде как святой. Он все про всех знает.

– Неужели все? – продолжал провоцировать Комаров разговорчивую сельчанку, – и кто чего на ужин ест? И кому какие сны снятся?

– Не упрощай, – щегольнула «умным» словечком Евдокия Андреевна, – Коля тайное видит, а не явное. То, что от самого человека скрыто бывает. И не просто видит, а предупреждает: «Вот де, не одумаешься, поздно будет. Настигнет тебя кара Господняя».

– Интересно. Он что же, прямо подходит к человеку и грозит пальчиком? «Ужо тебе»?

– Не пальчиком грозит, а всем своим видом. Примета у нас такая: возле кого Коля долго крутится, на того скоро кара Рыбьего Глаза падет. Как чует он, Коленька, грехи наши!

– И этот дар в нем открылся недавно, – скорее констатировал, чем спросил Костик.

– Недавно. Святыми ведь кто становятся? Страдальцы. Коленька всегда страдальцем был – Бог разумом его обделил. А пока сполна не настрадался – не было ему дара.

– Настрадался? – подтолкнул Костя собеседницу.

– Ну. Хотели его, милого, в сумасшедший дом отобрать. Приехала комиссия: «Не положено, говорят, сумасшедшему с беззащитными старушками существовать. Мало ли что ему в голову придет. Покрошит всех, как на салат, и взять с него нечего». Уж их и так, и эдак умоляли, и концерт им показали, и варежек надавали – ни в какую. Твердят, как скворцы, свою «неположену» и руками разводят. Дурищи. Коленька и сбежал. Тогда у них только-только заведующая новая появилась. Она и накричала на комиссию, ногами натопала, прогнала их то есть. Грозились, что Коленьку оставляют под ее личную отес… отсет…

– Ответственность?

– Ага. Ну вот. Тогда он три дня в лесу пропадал. А потом пришел сдаваться. Упал в белы ноженьки Инессе Васильевне, плачет.

Как иллюстрация трогательной сцены по глубокой борозде морщины от глаза к носу побежала жидкая старческая слезка. Евдокия Андреевна привычно вытерла ее лепестком платка и перешла на тоненький, плаксиво-былинный тембр.

– А она и говорит ему: «Живи, дружочек Коленька Степанович Собакин, никакая собака тебя больше не обидит». С тех пор и пошло. Сначала не замечали люди, а потом поняли: снизошел на нашего Колю дар свыше. Стал он предвестником Рыбьего Глаза. Чтобы для человека предупреждение было. А ведь что самое главное-то, – заторопилась старушка, – часто Коля только подойдет к человеку, только поговорит с ним, а тот уже быстренько-быстренько бросается какой-нибудь грешок искуплять. Даже письма от Рыбьего Глаза не дожидается.

Так-то лучше получается, подешевше. Штраф не надо платить.

Ты чего загорюнился-то? – продолжила она уже без всякого перехода, – никак, Коля-Болеро и к тебе подходил?

– Ко мне? – машинально переспросил Костик, продолжая думать о своем.

– Ты у меня спроси, – воровато оглядываясь, зашептала Евдокия Андреевна, – я все таксы Глаза знаю. Своровал чего? Или обидел кого? Говори, не стесняйся. Лучше заранее вину искупить – точно тебе говорю. Дешевше.

– Спасибо, Евдокия Андреевна, я подумаю, – поблагодарил Костик.

– И чего думать-то? – сердито пробубнила старушка ему вслед, – повинился бы сейчас. И мне занимательно, и тебе пользительно. Вот молодежь! Пока жареный петух в попу не клюнет, не пошевелятся.