Максим Курочкин - Аниськин и шантажист Страница 58

– Спасибо, Евдокия Андреевна, я подумаю, – поблагодарил Костик.

– И чего думать-то? – сердито пробубнила старушка ему вслед, – повинился бы сейчас. И мне занимательно, и тебе пользительно. Вот молодежь! Пока жареный петух в попу не клюнет, не пошевелятся.

– Значит, Коля-Болеро, который, судя по всему, подкидывает письма Рыбьего Глаза и его сестра Вера Степановна Куркулева, которая сутками печатает письма на компьютере, заставляет покупать детей конверты пачками, но не просит их относить готовые письма на почту. Кстати, Коля постоянно проживает в доме престаелых, который является скопищем сплетен о сельчанах. Кстати, Куркулевы считаются на селе обеспеченными людьми, хотя Вера Степановна не работает, и у них на иждивении трое детей. Кстати, та же Вера Степановна помешана на сериалах и теледетективах. И помешательство ее отражается на всем, что ее окружает. Например, после участия в страданиях аргентинских буржуев, она потребовала с мужа бассейн, который он начал доблестно выкапывать и даже выкладывать полиэтиленовой пленкой и обломками кирпича. Кто сможет гарантировать, что Бирючихе не приспичило «поиграть» в некого Всеслышащего Ока, Всевидящего Глаза, уполномоченного карать виновных и вознаграждать обиженных?

Костик, как это часто с ним бывает, разговаривал вслух и совершенно не замечал, куда несут его ноги. Ему вообще лучше думалось на ходу и вслух. Даже не заметив, прошел он мимо Крестной Бабки и Ваньки-Пензяка, которые подпирали друг друга возле дверей сельпо.

– Вишь, вишь, не признал, – толкнул Пелагею в бок Пензяк, – значит ненатуральный.

– Много ты понимаешь. Не поздоровался потому, что не заметил. А не заметил потому, что увлекся. Когда наш Константин Дмитриевич увлекается, он всегда ничего не замечает и вслух говорит, – не согласилась Пелагея. Надо быстрее какую-нибудь примету запомнить, пока мы его распознали.

– Одежа, – попытался реабилитироваться Пензяк, – у них одежа разная, я заметил.

– Конечно разная! Это людей просто размножать, а одежу непросто. Было бы просто, ты бы и не работал никогда. Только бы сидел, да на одежу своим варевом брызгал, а потом излишки продавал бы. А где нашему Константину Дмитриевичу одинаковых порток на себя и на того набрать? Только не подойдет это.

Кто его знает, как они одеться в следующий раз вздумают?

– Тогда по-другому, – не сдавался Пензяк, – я вот вроде уже и отличать их стал. Второй-то у меня, вроде, хуже получился. Лицом дурнее, телом толще, а волосы и вообще, как у Буратины. Сказывается мне, при случае я различить их смогу и без приметы.

– А если не сможешь и не на того своим варевом брызнешь?

– Тогда хана участковому, – пригорюнился колдун. – Средство, что я для второго припас, необратимое. То есть только в один конец действует. Туда – можно, а обратно уже никак. Выход заказан. Оставь надежду, всяк сюда входящий. В одну реку нельзя войти дважды. Уехал цирк, а клоуны остались. В сторону неблизкую лодочка отчалила. Пропала собака по кличке «Дружок».

– Хватит, хватит, – отмахнулась от него бабушка Пелагея, – и так знаю, что ты умный. А чего за средство-то?

– На возвращение потери. Скажем, потеряла ты радикюль с билетами на пароход. А билетов больше нет, кончились. А тебе непременно надо на пароходе уплыть, скажем, за возлюбленным. Тогда ты не мечисси, как тигра угорелая, а идешь спокойненько ко мне и требуешь средство от потери. Я тебе его даю, со скидкой, конечно, ты его выпиваешь и тут же находишь свой радикюль в целости и сохранности. Понятно?

– Понятно. А чего участковый потерял?

– Темнота! Личину он свою потерял истинную. А вот отвара нахлещется, сразу двойник и пропадет.

– А как отвар на вкус? – оживилась Пелагея, – у меня наперсток куда-то закатился.

– На вкус – полный порядок. То есть гадость неимоверная. А что делать? Приятными на вкус только Чупа-чупсы да Виагры бывают. То есть то, от чего никакой пользы нет, а вред один – кариес там, другие неприятности. А настоящие лекарства самые гадостные на вкус. Уж кому знать, как ни мне.

– И как же ты его этот отвар пить заставишь?

– Придумаем, – весело подмигнул ей дед, – али мы с тобой не сила? Али нам впервой интриги плести?

– Печной посодействует, – осветилось ангельским светом

лицо Пелагеи, – он горазд гадости делать. Либо ночью в глотку ему вольет, либо еще как.

– Нельзя через Печного, – позавидовал будущему успеху соперника Ванька-Пензяк, – помнишь, говорили, что в его шкуру тоже черт те что запихать могли?

– Так ты думаешь… – глаза бабушки Пелагеи по-девичьи округлились.

– Все может быть, – туманно не стал договаривать Пензяк.

Ванька-Пензяк был неплохим психологом. Он знал, что соперника нельзя хаять просто, откровенно и банально. Полунамек может заронить в душу женщины гораздо больше, чем явный поклеп. И совесть спокойна – а чего он сказал-то? Собственно, ничего…

– Я нашел его!

Костик и его двойник столкнулись прямо на улице, и повели себя так, как и должны были себя вести двойники. А то есть заорали одинаково дурными голосами одну и ту же фразу. Далее они повели себя еще более логично, обменявшись одним и тем же неполным предложением:

– Как ты?

Потом, видимо, опомнившись, заговорили вразнобой, жарко жестикулируя и горячась, совершенно не замечая милую парочку, присевшую за ближайшим сугробом.

– Глянь-ка, ссорятся, – с удовлетворением в голосе произнесла Пелагея. – Может, и отвар твой не сгодится.

– Как так ссорятся? – обиделся Пензяк, – не могет такого быть. Это нечестно. Это нарушение. На ком я эксперимент буду ставить?

– Гоист ты, Ваня, – попеняла ему Крестная Бабка, – еще не известно, что там твой отвар понаделать может. А вдруг их еще больше появится?

– Ничего и не эгоист, – горячился Пензяк, – а экскрименты без жертв не бывают. Это тебе каждый аспирант скажет. Темнота.

– Да уж куда нам, двоечницам, – притворно вздохнула Пелагея, – мы и словов таких не знаем, какими ты бросаесси. Видать, не судьба нам с тобой, Ванечка, не судьба. Ищи себе другую. Пятерочницу. Аспирантку эту самую. А я лучше Печного навещу. Он старыми друзьями не бросается. Он мужчина порядочный.

– Ну и иди, – надулся Ванька, – все равно приворожу.

– А и попробуй, – донесся до него молодой, озорной голос Пелагеи.

– Неужели Калерия? – послышалось с другой стороны.

Ванька-Пензяк еле успел опять юркнуть за сугроб. Мимо него как раз проходило два Комаровых. Двойной участковый прошел быстро, поэтому Пензяк не слышал продолжения разговора.

– Ты хочешь сказать, что это на нее не похоже? – ответил тот участковый, что дурнее лицом.

– Нет. Как раз на нее похоже. Она слишком незаурядна, чтобы быть простой сестрой милосердия. И она вполне может состоять в банде, точно так же, как и Куркулевы.