Эликсиры Эллисона. От любви и страха - Харлан Эллисон Страница 58

брони, двенадцати дюймов огнеупорной стали, еще полутора дюймов мартеновской стали на пневматических петлях, скрытых в толще этого сэндвича. Дверь удерживают двадцать ригелей, каждый диаметром в дюйм – по восемь с двух сторон, по два сверху и снизу. Дверь вставлена в раму из шестнадцатидюймового вольфрамо-молибденового сплава, заанкеренную в восемнадцатидюймовый слой бетона, дополнительно армированного брусьями из огнеупорной стали, идущими крест-накрест в обоих направлениях, – он кашлянул, явно довольный своим описанием и добавил в качестве вишенки на торте. – Дверь подогнана с такой точностью, что даже капли в шов не просочится.

Крис изобразил на лице разочарование.

– И я так думаю, это еще не все. Наверняка ведь есть температурные датчики, приводящие в действие какие-нибудь ловушки на случай, если я, скажем, ввалюсь туда с факелом…

– Да ты не дурак, парень! Слезоточивый газ. И ток, пропущенный по полу, – он ухмылялся все шире, но лицо его утратило остаток румянца. Глаза его закрывались.

– Что ж, вы меня побили, – вздохнул Крис. – Я думаю, она останется у вас, – впрочем, старик расслышал только первую половину фразы. Остаток Крис говорил уже самому себе. Старик умер.

– С другой стороны, – негромко продолжал Крис, – нет таких замков, которые нельзя было бы открыть.

Он постоял немного у кровати, глядя на предыдущего обладателя истинной любви. Непохоже было, чтобы обладание ею сделало его смерть счастливее или же, напротив, несчастнее.

А потом Кристофер Кейпертон опустился на колени в центре огромной спальни и достал из кармана пузырек, на ярлыке которого рукой Сири было написано: «Кровь Хеломи», и откупорил его, и принялся сыпать бурый порошок так, чтобы из линий сложилась Соломонова пентаграмма. Он расставил свечи, зажег их и стал в центре рисунка. И прочитал по бумажке слова, записанные двенадцать лет назад.

И Сургат явился снова.

На этот раз он явился в квартиру на верхнем этаже небоскреба; на этот раз он не переместил Криса в разрушенный храм. И на этот раз он с самого начала говорил негромким, человеческим голосом – как говорил тогда, забирая тело Сири.

– Так скоро? – произнес Сургат. – Я понадобился тебе так скоро?

Крис почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. На этот раз демон не обедал. На этот раз он занимался тем, что у демонов сходит за совокупление, причем партнер все еще продолжал за него цепляться. Кем бы он ни был, но точно не человеком. (В голове у Криса промелькнула мысль: а что, если раньше это тело принадлежало человеку, и что, если это..? Он поспешно задвинул мысль в дальний уголок сознания и захлопнул крышку.)

– Двенадцать лет… двенадцать лет прошло… – с усилием произнес Крис.

На животе у Сургата возникло человеческое лицо, и лицо это простодушно ухмыльнулось.

– Надо же, как летит время за развлечениями!

Любовница (или любовник?) демона застонала и судорожно дернулась.

Крис старался не думать об этом.

– Открой сейф, – приказал он демону.

– Мне нужна будет твоя помощь. Этот ритуал посложнее остальных, – теперь голос звучал змеиным шипением, исходившим из головы огромного мотылька.

– Пошел в жопу. Открой сейф.

– Но ты мне нужен, – притворно-заискивающе повторил демон.

Крис порылся в кармане плаща, достал клочок пергамента из бахута и начал читать:

– Могущественным княжеством адских бездн заклинаю тебя, силой и экзорцизмом заклинаю; истинно говорю: внемли моим словам здесь и сейчас; блюди их незыблемо аки приговор последнего дня Страшного суда, коему должен ты неуклонно подчиняться …

И при его словах на закованной в чешую груди Сургата выступил пот напополам с гноем и кровью, а на коже проступили багровые ссадины, как если бы демона били изнутри.

– Слышу! Слышу и повинуюсь! – взмолился демон и протянул руку за волосом.

Крис достал из кармана пузырек с лисьей шерстью, достал из него один волосок и протянул его сквозь невидимую стену. Волос вспыхнул – в точности как в прошлый раз, – и Сургат, повернувшись, направил его на потолок. Пламя лизнуло потолок спальни, и потолок раздвинулся, и центральная часть пола, на которой стоял Крис, поднялась на гидравлических поршнях и сделалась вровень с полом потайной камеры над пентхаусом.

И Сургат обратил пламя на дверь из нержавеющей стали, занимавшую всю поверхность стены потайной камеры, и та медленно, величественно отворилась, открыв взгляду внутренности сейфа.

Крис произнес заклинание, позволявшее демону удалиться, но тот, прежде чем исчезнуть, повернулся к нему.

– Господин, о могущественный господин, дозволь оставить тебе подарок?

– Нет. Мне не нужно более ничего от тебя, и не понадобится впредь.

– Но, господин, тебе пригодится этот дар. Клянусь повелителем своим Адрамелехом!

Страх снова начал охватывать Криса.

– Что это?

– Так ты готов принять мой дар без предварительных условий, или нет?

В памяти у Криса зазвучал голос Сири: «Он не причинит тебе вреда. Он служит одной цели: он открывает все запоры. Но будь осторожен…»

– Да, я принимаю твой дар.

И прямо у границы пентаграммы возникла лужа омерзительно смердящей воды. А на брюшке насекомой твари, в которую превратился теперь Сургат, снова возникло человеческое лицо, приглашающе улыбнулось, произнесло: «Смотри же!» – и Сургат втянулся сам в себя, становясь все меньше и меньше, пока не исчез совсем.

Оставив вонючую лужу, в которой Крис увидел…

Сцену из старого кино. Он даже узнал фильм: «Гражданин Кейн». Сороковой год, интерьер кабинета в небоскребе. Журналист по фамилии Томпсон берет интервью у хозяина кабинета, старика по фамилии Бернштайн, пытаясь узнать от него, что означают последние слова Чарльза Фостера Кейна: «Розовый бутон».

Бернштайн долго думает.

– Возможно, девушка? – произносит он наконец. – Тогда, в молодые годы, их было много, и…

Томпсон улыбается.

– Вряд ли такое может быть, мистер Бернштайн, – замечает он, – чтобы мистер Кейн случайно знакомился с девушкой и пятьдесят лет назад на смертном одре…

– Вы еще молоды, – перебивает его Бернштайн, – мистер… – он мучительно вспоминает фамилию, – мистер Томпсон. Человек способен вспомнить такое, что вы ни за что не посчитали бы возможным запомнить. Возьмите хоть меня. Однажды, в 1896-ом я плыл в Джерси на пароме, и, когда мы отходили от пристани, другой паром подходил к ней, – Эверетт Слоун в роли старого Бернштайна говорит медленно, задумчиво. – И на нем стояла девушка, собиравшаяся сходить на берег. Белое платье… в руках белый зонт… я видел ее секунду, а она меня вообще не видела… но клянусь, битый месяц не проходило ни дня, чтобы я не думал об этой девушке, – он торжествующе улыбается. – Понимаете, о чем я?

И сцена померкла, и вода испарилась, и Крис снова стоял один, в неярко освещенной комнате с сейфом над квартирой в небоскребе. Наедине с хорошо знакомым ему ощущением нарастающего страха.

Он вдруг увидел самого себя