Эликсиры Эллисона. От любви и страха - Харлан Эллисон Страница 59

И даже если эти нити каким-то образом обрывались, и жалкие смертные брели по выжженным пейзажам своей жизни сами по себе, они неизбежно возвращались к кукловоду – попытаться связать нить заново. Уж лучше отплясывать свой лишенный надежды танец, чем признать, что они одиноки, что им никогда, никогда не удастся найти тот идеальный образ, с которым они мечтали слиться.

Он стоял в центре Соломоновой пентаграммы и думал о той до боли прекрасной девушке с обложки «Эсквайра». Девушке, которой нет. Истинной любви. Приманка? Иллюзия? По щекам его текли слезы, и он раздраженно тряхнул головой. Нет, она была здесь! Она стояла в сокровищнице… в сейфе. Она существовала. Он в двух шагах от истины! Сири не умерла бы ради нее, не будь она настоящей.

Он вышел из пентаграммы и пошел к двери сейфа. Он не поднимал взгляда. Он переступил массивный порог и услышал собственные шаги по стальному полу.

Сейф освещался трубками, скрытыми в швах в месте, где стены сходились с потолком. Неяркое белое свечение заливало все пространство сейфа.

Он медленно поднял взгляд.

Она стояла на пьедестале из серебра и прозрачного пластика.

Он смотрел на истинную любовь.

Это был огромный, довольно красивый кубок. Аляповатый – как приз за победу в турнире по боулингу. Фута полтора высотой – если считать с ручками. С выгравированными на боковине округлым с завитушками шрифтом словами «истинная любовь». Он словно светился изнутри, и свечение это имело медный оттенок клубного приза.

Кристофер Кейпертон стоял, уронив руки. Ему очень хотелось смеяться, и он не делал этого единственно потому, что твердо знал: стоит ему засмеяться, и он не сможет остановиться, и его так и найдут те, кто явится утром за телом старика: стоящего на этом же месте, жалко всхлипывающего от смеха.

Он преодолел столько миль, убил столько лет, чтобы получить этот артефакт – и он возьмет его. Он шагнул к пьедесталу и протянул руку к кубку. И в это мгновение вспомнил подарок демона.

Сургат не мог коснуться его, но Сургат мог дотянуться до него.

Он заглянул внутрь кубка истинной любви, и в сиянии серебряной, казавшейся жидкой поверхности увидел лицо истинной любви. В первое мгновение это была его мать, потом она превратилась в мисс О’Хару, потом в бедную Джин Кеттнер, потом в Брайони Кэтлинг, потом в Хелен Гаган, потом в Марту Торен, потом в девушку, с которой он лишился невинности, потом одна за другой промелькнули все женщины, которых он знал, потом он увидил Сири, но не дольше, чем всех остальных, потом увидел свою жену, потом до боли прекрасную невесту с обложки «Эсквайра» – и, наконец, она сложилась в самое незабываемое лицо, которое он когда-либо видел. И оно оставалось неизменным.

Этого лица он не узнавал.

Много лет спустя, уже находясь при смерти, Кристофер Кейпертон записал в свой дневник ответ на поиски истинной любви. Ответ звучал очень просто, как цитата японского поэта Танаки Кадзуми.

Вот что он записал:

«Я знаю, что мой лучший друг появится после моей смерти, и что моя возлюбленная умерла еще до моего рождения».

В то мгновение, когда он узрел лик истинной любви, Кристофер Кейпертон осознал, что за ужасный дар оставил ему демон. Дожить до лучшего момента жизни и понять, что этот момент лучший, что другого столь золотого, столь идеального, столь благородного, или возвышенного, или захватывающего момента не случится больше никогда… и продолжать жить жизнью, неуклонно ведущей с вершины вниз.

Это было проклятье и благословение одновременно.

Он знал, наконец, что достоин этой вещи. Страдая, терзаясь, он знал, что достоин ее. И не более того.

Хорошо рассуждать о таком задним числом.

IV

Эта новая религия древних времен

«Лондон Таймс» как-то охарактеризовала «У меня нет рта, и я хочу кричать» как «язвительное отречение от транснациональных корпораций, которые правят нашей жизнью подобно безумным богам». Вот и пойми, что это значит.

(Мемуары: «У меня нет рта, и я хочу кричать». «Старшип», лето 1980)

Свидетельства любви людей друг к другу занимают историков, начиная с самых древних летописей, однако имеется и еще одна людская страсть, даже более древняя.

Самые ранние наскальные изображения подтверждают теорию, что человек видел мир как нечто большее, чем просто сумма составляющих его частей, что необъяснимое находило свое объяснение. В результате мы имели и продолжаем иметь свой собственный набор богов – могущественных сознаний, взывающих к нашему интеллекту, но существующих вне логики, которые владеют нашими эмоциями, но равнодушны к нашим желаниям.

И все же в этом мире богов и у нас есть кое-какие рычаги влияния.

Не будь нашей веры, разве смогли бы боги являть свое могущество… или даже существовать? Тысячи их сгинули в пучине столетий, но по мере того, как человек держит путь в будущее, на место старых богов приходят новые. Боги непостоянны. Человек постоянен, и те добро и зло, что существуют в мирах богов, существуют там только благодаря нашей вере. И в этом можно найти и наслаждение, и угрозу.

«У меня нет рта, и я хочу кричать» (1967) – на редкость жестокое предупреждение о том, что технология есть отражение человечества. Если машины могут хранить наши знания, почему бы им не хранить, а, возможно, и не обрести такие наши свойства, как ненависть или паранойя? ИИ, страдающий фобиями компьютер, терзающий пятерку последних оставшихся в мире людей, является «богом» только в смысле своих почти неограниченных возможностей. Однако Харлан утверждает, что этот рассказ – «позитивный, гуманистический и возвышающий», если, конечно, искать в нем смысл. Боги и псевдобоги не могут уничтожить нас, не уничтожив при этом себя, и даже отсутствие рта или крика не могут приуменьшить отвагу человеческого духа. (Кстати, в этом издании перфорированная «речь» ИИ впервые напечатана верно, не перевернутой или отзеркаленной, как во всех предыдущих изданиях. Для этого потребовалось уж никак не меньше восьми часов машинного времени и трудов Джеффа Левина из «Пендрэгон Грэфикс».)

Эфемерные или нет, когда боги сильны, в наших интересах внимательно следить за устанавливаемыми правилами и наказаниями. «Труп» (1972) размышляет о центре сил в нашем нынешнем мире, и снова продукты современных технологий берут верх. В этом замечательно выстроенном рассказе Харлан нащупывает общность примитивного и продвинутого обществ. Боги