Брайан Олдисс - Сад времени Страница 6

— А я уж решил, что ты вернулась к своим дружкам.

Энн наконец спустилась и подошла поближе. Ее длинные волосы по-прежнему были неприбранными и взъерошенными, и она еще больше, чем раньше, напоминала озорного сорванца.

— Ты надеялся или боялся, что я к ним вернулась?

Буш хмуро покосился на нее. Человеческие отношения его утомляли; возможно, поэтому он и застрял надолго в этой пустыне.

— Я все никак тебя как следует не разгляжу, — прищурился он. — Это все равно что смотреть сквозь две пары темных очков. Впрочем, все мы на деле не такие, какими кажемся или стараемся казаться.

Она снова бросила на него свой пронзительный взгляд, но теперь взгляд этот был явно сочувственным.

— Что тебя все время терзает? Наверняка что-то серьезное.

И вдруг ее искреннее участие сломало в нем плотину, преграждавшую путь целому шквалу эмоций…

— Даже не знаю, как рассказать тебе об этом. Не знаю толком, что со мной творится. В голове полный хаос.

— И все-таки попытайся рассказать. Думаю, тебе от этого станет легче.

Он понурил голову:

— Это то, о чем говорила вчера Джози. Мне тоже кажется, что все вокруг — не начало, а конец мира. И если это и вправду так, если я смогу начать жизнь сызнова, то… то можно будет наконец распутать ненавистный клубок, который так мешает мне…

Энн рассмеялась:

— А потом — вернуться назад, в материнское чрево, верно?

Буш почувствовал себя очень скверно. Надо бы послать весточку в Институт, а то в этих проклятых немых лабиринтах недолго и вконец спятить.

Он ничего не смог ответить на добродушную реплику Энн. С тяжким вздохом побрел к палатке и вытащил затычку, чтобы выпустить воздух. Палатка съежилась и завалилась набок, судорожно дергаясь, как в агонии. Он никогда не обращал внимания на этот процесс, но теперь забавные движения неодушевленного предмета отдались странной дрожью у него внутри.

Но ни один мускул не дрогнул на лице Буша, когда он принялся складывать замершую палатку. По-прежнему не глядя на стоящую неподалеку Энн, он достал из ранца свой небогатый запас провизии и начал нехитрые приготовления к завтраку. Обычно Странники Духа затаривались только пищевыми концентратами — как говорится, и дешево и сердито. Буш уже несколько раз пополнял свои запасы, в основном у коллег, которые возвращались в свое настоящее время раньше положенного срока, не в силах больше терпеть непроницаемое безмолвие. К тому же один его приятель держал маленький магазинчик в юрском.

Когда на сковороде зашипела говяжья тушенка с салом, Буш поднял глаза и наконец-то скрестил шпагу взгляда со взглядом с Энн.

— Может, составишь мне компанию за завтраком, перед тем, как навсегда убраться отсюда?

— Не могу отказать, когда так вежливо приглашают.

Она с улыбкой присела рядом с ним. «Небось, благодарна хоть за какую-то, даже плохонькую, компанию», — подумал он.

— Ну перестань, Буш! Я не хотела тебя обидеть. Ты такой же недотрога, как Стейн.

— Это еще кто?

— Тот, с крашеными черными волосами, который старше нас всех. Помнишь, он еще пожал тебе на прощание руку.

— А, да. И как это он затесался в вашу шарагу?

— Ему собирались намять ребра, но Лэнни не дал. Так вот, Стейн страшно нервный. Если честно, как только он увидел тебя, так сразу решил, что ты — шпион. Он из две тысячи девяносто третьего года и говорит, что там сейчас неспокойно.

Бушу вовсе не хотелось сейчас думать о девяностых и о том вялом мирке, в котором жили его родители. А Энн продолжала болтать:

— Послушать россказни Стейна, так на всю жизнь пропадет охота к Странствиям. Нет, подумать только: он говорит, что Уинлок кругом не прав и что мы только думаем, что мы здесь, а на самом-то деле нас здесь и в помине нет… И много несет всякой другой чепухи. Еще он говорит, что в подсознании осталось много уголков, еще не исследованных нами; и, дескать, никто не знает, чем могут обернуться наши Странствия.

— Возможно, он прав. Концепция подсознания была разработана в две тысячи семьдесят третьем, а первое Странствие Духа совершено года через три, не раньше. Так что наверняка нам всем может открыться еще что-то новое… Но Стейн не может знать об этом наверняка.

— Я тоже так думаю. Может, он просто выпендривается, старается произвести впечатление.

Она сняла брызжущую маслом сковородку с походной плиты.

— И, если честно, этот девон у меня уже в печенках сидит. Может, двинешься со мной в юрский?

— А разве Лэнни со товарищи не там?

— Ну и что же? Ведь период же огромный… Боишься, вам там не хватит места?

На мгновение им овладело странное чувство; потом он вспомнил о собственном намерении и легко согласился:

— Ладно. Отправимся вместе.

— Отлично! Спасибо. Знаешь, я ведь ужасно боюсь Странствовать одна. Мою маму, например, никаким калачом не заманишь на подобную авантюру, даже в большой компании. Хоть режьте, говорит, а я и с места не сдвинусь, да и тебя одну никуда не пущу. Да уж, людям ее поколения трудно на такое решиться. И почему вот мы преодолеваем такие пласты времени, а заглянуть на три-четыре десятилетия никак не удается? Я бы ничего не пожалела, честно, только бы посмотреть, как мой старик ухаживал за мамой. Держу пари, это была сценка из дешевого фарса… В который потом и превратилась вся их совместная жизнь.

Буш промолчал, и Энн недовольно ткнула его кулачком в бок:

— Эй, что молчишь? Вот уж не поверю, что не хотел бы посмотреть, как твои предки готовятся к твоему производству!

— Энн, это кощунство!

— Да ладно тебе! Сам бы рано или поздно додумался до такого, просто я тебя опередила.

Буш покачал головой.

— О своих родителях я знаю предостаточно и без подобных экспериментов. Но, боюсь, большинство придерживаются того же мнения, что и ты. Уинлок как-то раз провел опрос среди сотрудников Института, и обнаружил у большинства Странников определенную склонность к кровосмешению. Отчасти это — главный, хотя и неосознанный повод заглянуть в прошлое. Результаты опроса только подтвердили лишний раз правоту психоаналитиков в их концепциях человеческой природы.

Согласно общепринятой ныне теории, человек считается разумным существом с того момента, когда был наложен запрет на эндогамию — внутрисемейные браки. Неродственные брачные союзы были первым шагом вперед, сделанным человеком вопреки его бывшей, животной, природе. Насколько я знаю, у других млекопитающих эндогамия — самое обычное явление.

А теперь посмотри-ка, что вышло. Человек провозгласил себя венцом природы и двигателем эволюции, но трещина между ним и природой, пробежавшая тысячелетия назад, теперь стала глубокой пропастью. И пропасть эта все время неудержимо ширится. Под природой я разумею истинную человеческую природу, конечно.